Дмитрий Захаров - Девочка, рисующая смерть

– Никита!

Мужчина шел по комнате, ежась от ледяного ветра. Под компьютерным столом сиротливо лежали шлепанцы. Испытывая недобрые предчувствия, он приблизился к открытому окну. Кровь ударила в лицо, как умелый боксер, ноги тут же ослабли, огненный жгут опоясал грудь. Далеко внизу темнела крохотная фигурка в синей толстовке с жирной надписью Nice на спине. Человек прильнул к асфальту, словно намереваясь перед смертью обнять земной шар, капюшон заботливо прикрывал его затылок. Мужчина захотел крикнуть, но голос подвел его. Горячая струйка мочи оросила бедра.

– Никита… – хрипло прошептал он и осел на пол.

Чистые листы бумаги лежали ровной стопкой в углу стола. Перед ними в хаотичном беспорядке были раскиданы разноцветные фломастеры, стоял стаканчик с остро отточенными карандашами, пепельно-синие мелки были сложены в маленьком пластиковом ящичке. Снятый с красного фломастера колпачок прокатился по столешнице, некоторое время балансировал на краю и с тихим стуком упал на пол. Девочка не обратила на него внимания, увлеченная рисованием. В настоящий момент она закончила карандашный набросок и подушечкой безымянного пальца растирала изображение. Русая челка упала на лоб, на верхней губе выступили капли пота.

Хлопнула дверь, из столовой прилетел запах тушеных овощей.

– Ангелина, пора обедать!

Симпатичная женщина в белом халате тронула девочку за плечи. Она мельком взглянула на рисунок, улыбка спала, румянец на щеках поблек. К этому трудно было привыкнуть! На форматном листе нелинованной бумаги была нарисована моложавая шатенка, обнимающая за плечо худенькую девочку.

– Ты мне льстишь, Анечка! – улыбнулась воспитательница.

– Почему? – Девочка подняла на женщину свои удивительно синие глаза, цвета бездонного неба, каким оно бывает в северных широтах на исходе жаркого июля. – Почему, Надежда Петровна?

– На твоем рисунке мне лет тридцать!

– А вам сколько лет?

– Сорок два, Ангелина! – Воспитательница подавила невольный вздох, украдкой посмотрела в висящее не стене круглое зеркало. Там отразилась симпатичная женщина с мягкими чертами лица, полными губами, накрашенными розовой помадой. Она машинально поправила скрученные на затылке в тугой узел волосы.

– Сорок два – это столько? – Ангелина четырежды сомкнула и разомкнула маленькие ладошки, испачканные мелками и желтым фломастером.

– Чуть больше! – Воспитательница взяла девичью ладошку и смастерила из двух пальцев подобие знака «виктория».

Ангелина рассмеялась, обнажив темную прореху на месте левого клыка. В семь лет у нее начали выпадать молочные зубы, но хорошенькую синеглазую девочку, словно сошедшую с пасхальной открытки, это обстоятельство не портило.

– Под руками чернозем, Ангелина – агроном! – шутливо нахмурилась воспитательница. – А ну, шагом марш руки мыть, и пора обедать!

Девочка посмотрела на незаконченный рисунок, шумно вздохнула, как иногда делают избалованные дети, демонстрируя непонятливым взрослым важность своих дел, и выбежала в коридор. Хлопнула оконная створка, сквозняк смел на пол бумажные листы. В комнату ворвался гомон улицы, щемяще-сладкий аромат цветущей черемухи. Весна пришла в этом году крадучись, осторожно, как начинающий воришка проникает в пустую квартиру. На прошлой неделе шел мокрый снег с дождем, а по ночам завывал ледяной ветер, словно оголодавший за долгую зиму волк, а с понедельника температура выросла до восемнадцати градусов. Восточное крыло здания детского дома купалось в солнечных лучах до полудня, к обеду подкрадывалась тень, черная и безмолвная. Двадцать лет назад мрачноватое строение тридцатых годов двадцатого века, впитавшее элементы стиля конструктивизм, было отреставрировано. Квадратный фасад покрасили в нейтральный синий цвет, в окнах поставили стеклопакеты, но общая картина угрюмого, приземистого строения поменялась мало. Кировский район Петербурга в области Нарвских ворот – место малопривлекательное: узкие улочки, черные ленты домов, изогнувшиеся, как старая змея, теряющая кожу; депрессивную картину скрашивало обилие зелени и парк, простирающийся вдоль проспекта Газа.

Воспитательница подошла к окну, прикрыла створку, повернула ручку, шум улицы стих. Она подобрала упавшие листы. Стыдно признаться, но дарования девочки пробуждали у нее тревогу. Рисовала Ангелина старательно, с каллиграфической точностью воспроизводя детали обстановки. Обычно рисунки отражали обыденные события детского дома. Занятия на уроках, завтрак, обед, полдник. Игры с подругами. Один лист лежал лицевой стороной. Поверх безупречно белой поверхности проходил извилистый ярко-красный зигзаг, в левом нижнем углу неуверенные детские пальцы вывели предложение: «Он видит вас…» И кривая запятая над верхней перекладиной схематично начертанного креста. Абстракция. Авангард. Дети так не рисуют. Но смутило воспитательницу другое обстоятельство: красная молния-зигзаг пронизывала лежащую ничком фигуру человека.