Джеймс Чейз - Гриф – птица терпеливая (пер. Хомич)

Должен ли он предупредить участников операции? Он взвешивал все «за» и «против». Троих из четырех ему было не жалко потерять. Жаль только Гай Десмонд, которую он отыскал с таким трудом. С другой стороны, если парни узнают, что операция на грани провала, согласятся ли они участвовать в экспедиции? За кольцо он должен получить полмиллиона долларов. Это слишком большая сумма, ради нее стоит рискнуть жизнью четырех человек. При таком положении вещей нужно надеяться лишь на то, что эта анемичная особа покончила с собой раньше, чем решилась записать на магнитофон разговор, касающийся операции. Поразмыслив над всем этим еще некоторое время, Чалик решил пока ничего не сообщать участникам операции.

После этого он занялся работой и, благодаря сильной воле, полностью изгнал из своей памяти Гудиера и самоубийство мисс Норман, а также вероятность того, что Каленберг уже знает все детали предстоящей операции.

Чарли Барнет величественно вплыл в свой кабинет. Он только что позавтракал копченой лососиной и уткой в лимоне и чувствовал себя вполне удовлетворенным. Секретарша протянула ему текст телеграммы, полученной несколько минут назад.

– Спасибо, мисс Морис, – поблагодарил ее Барнет. – Я займусь этим вопросом.

Он сел за письменный стол и открыл один из ящиков, в котором находился шифр Каленберга. Через несколько минут он читал расшифровку телеграммы:

«Удовлетворен сообщением. Гости встретят радушный ЧКрием. Купил на двадцать тысяч акций Хорнвейл и положил на ваш счет в Швейцарском банке. К.»

Барнет немедленно попросил мисс Морис узнать цену акций Хорнвейл и с удовлетворением встретил известие, что они поднялись на три пункта.

Он мечтательно рассуждал о своем финансовом успехе, когда раздался телефонный звонок. Звонил бывший инспектор полиции Паркинс.

– Мне кажется, вам будет небезынтересно узнать, – начал он, – что секретарша мистера Чалика найдена сегодня утром в своей квартире мертвой… Самоубийство!

На какое-то мгновение Барнет лишился дара речи.

– Вы меня слышите, Барнет? – услышал он голос Паркинса.

Чарли попытался взять себя в руки. «Да, я правильно уловил тип ее характера: импульсивная неврастеничка».

– Почему вы решили, что этот вопрос может меня заинтересовать, Паркинс? – спросил он, стараясь говорить спокойно.

– Да потому, что этот молодой проходимец Флетч Джексон довольно часто бывал у нее. Вот я и подумал, что будет лучше, если я предупрежу вас. Если я допустил ошибку, прошу прощения.

Барнет глубоко вздохнул.

– Значит, Джексон навещал ее? Это довольно любопытно. Его будут искать?

– Не думаю… Кстати, он уехал в Дублин вчера вечером. Полиции, правда, известны его приметы. Но Дублин для него – выход из положения.

– Вот как? Ну что ж, спасибо, Паркинс, за сведения. Мне было любопытно это услышать.

Барнету даже показалось, что он видит перед собой красное лицо Паркинса, подозрительный взгляд его черных глаз.

Повесив трубку, Барнет долго сидел на месте и размышлял. Внезапно он вспомнил о микрофоне, забытом в комнате Натали, и им овладело беспокойство. «А может, не найдут?» – успокоил он себя. Тем не менее разговор с Паркинсом испортил ему настроение.

Холл отеля «Интернациональ» был заполнен шумными американскими туристами. Они только что прибыли на автобусе, с крыши которого сбрасывали их багаж.

Одетые в прозрачные плащи, туристы толпились в холле, громко разговаривая и совершенно не беспокоясь о том впечатлении, которое они производят. Холл, казалось, дрожал от их возгласов: «Эй, Джек, ты не видел моего чемодана? Проклятый дождь!» «Когда же появится солнце?» «Послушай, мама, этот тип требует наши паспорта!» – и прочего в том же роде. Привычный ко всему обслуживающий персонал спокойно созерцал весь этот бедлам.

Сидя неподалеку, в зале для завтраков, Феннел с нескрываемым неудовольствием наблюдал этот галдеж. Дождь шел не переставая. Спрятавшись под зонтами, местные банту наблюдали за всей этой суматохой сквозь большие окна, а удовлетворив свое любопытство, улыбались и проходили дальше.

Феннел курил сигарету за сигаретой и смотрел на последних из прибывших американцев, которые суетились и спешили к лифту. Приехав в Иоганнесбург тридцать шесть часов назад, он впервые за последнее время чувствовал себя спокойно. Полдня он провел в Париже, а затем сел на самолет, летящий в Африку, и теперь между ним и Марони было несколько тысяч километров.