Инна Балтийская: Месть Медеи

И потом… Я вспомнила — именно ты лучше всего «кодировала» людей против алкоголизма. Бутылочка заговоренного напитка, который надо было по капле подливать в минералку — и к алкоголю возникало стойкое отвращение. Никто, кроме тебя, таким заговором не владел. Это твое ноу-хау, секретный химический состав, верно? Да, ты гениальный химик, Медея.

Но следствие ничего этого не знало. А поскольку все свидетели вспоминали эффектную восточную женщину, и Маша, моя подруга, и ее муж-следователь, ведущий это дело, так и решили: нам нужна цыганка Зара. Ты думаешь, почему я поехала сначала к Заре? За нами следом ехали две машины с оперативниками. У нас был уговор — я напугаю цыганку обыском, чтобы она сама вывела нас на тайник с тетрадоксином. Я выпрыгнула из ее джипа на ходу, чтобы сбить погоню со следа.

— Зачем? Зачем тебе было сбивать погоню со следа? Вы ты так хотела меня отыскать…

— Я хочу, чтобы ты дала мне противоядие. И больше всего опасалась, что следователь найдет тебя раньше, чем я. Скажи честно, ты согласилась бы сотрудничать со следствием?

— Вряд ли. — спокойно ответила Тамила. — Скорее, приняла бы яд сама.

— Тетрадоксин? — недоверчиво спросила я.

— Смотри. — гадалка достала из кармана жакета маленькую бумажную полоску, похожую на бактерицидный пластырь. С одной стороны полоску украшала розовая наклейка. — Достаточно разок лизнуть, и через полчаса ты отправляешься к праотцам.

— Этого я и боялась.

Тамила улыбнулась, села напротив меня и, видимо по привычке, облокотилась подбородком о ладонь и нараспев произнесла:

— Хорошая ты девчонка, Полина. Как же мужика своего проворонила?

— За что ты его так? — тихо спросила я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.

— Ненавижу. — жестко сказала Тамила. — Всех этих козлов ненавижу. Ты отдаешь им свое сердце, свою душу, всю, без остатка. Рожаешь им детей. А потом оказывается, что твоя любовь никому не нужна. И ты с детьми можешь хоть сдохнуть — им плевать. Они еще спляшут канкан на твоей могиле.

— Саша не такой. — ком в горле разрастался все сильнее. — Ему не плевать. Ему ни на кого не плевать, ни на меня, ни на ребенка… Он и ту девчонку просто пожалел… — я разрыдалась. — Медея, ты убила отца моей маленькой дочки. Она теперь сирота.

— Зря ты плачешь. — тихо сказала Тамила. — Ты себя просто успокаивала — мол, запутался мужик, он еще пожалеет, что меня бросил. Нет, не пожалел бы. Ни тебя, ни ребенка. У него появились бы дети от новой жены, а про твою дочурку он бы никогда и не вспомнил.

— Медея, ты никогда не любила!

— Любила. Иначе — я не стала бы мстить.

— Но это же было так давно… Пятнадцать лет прошло, и ты так страшно отомстила. Неужели ты так и не смогла его простить?

— Я не умею прощать. — грустно сказала Тамила. — Я часто думала — как хорошо, что у меня, в отличие от греческой волшебницы, не сыновья, а дочка. Сын напоминал бы мне отца, и я могла бы его возненавидеть. Но я пыталась… Я все время пыталась забыть Сережу. Не смогла. И я мучилась оттого, что ему уже ничего не страшно. Ты знаешь, он недолго протянул в том доме инвалидов, через пару месяцев тихо скончался во сне от остановки дыхания. Он не страдал… Легко отделалась и та, которая пыталась построить свое счастье на моем горе. Она спокойно избавилась от обузы — вот и все.

— Мне всегда было жаль Медею — ту, настоящую. — сквозь слезы прошептала я.

— О, той, настоящей Медее было куда легче, чем мне. Она убила своих сыновей, и великодушные греческие боги перенесли ее в безопасное место, туда, где ее измученной душе был предоставлен вечный покой. А для меня не могло быть покоя — со мной оставалась маленькая дочка, и я должна была выжить хотя бы ради нее. Меня жизнь не щадила — я и проституткой подрабатывала, и сутенершей… И видела, какие к моим девочкам ходят мужики… Многих ждала дома любящая жена. Она не знала, где отдыхает ее любимый, пока она рожает ему детей. Я зарабатывала прилично, но у меня подрастала дочка… Я поняла — нельзя больше работать бандершей, пора завязывать. И я устроилась в гадальный салон. Я благодарна тебе, Полина. Ты приняла меня на работу, хотя гадать я не умела… Я помню, как ты меня обучала. Но для меня, наверное, было бы лучше оставаться сутенершей.

В бордель приходят люди, довольные жизнью. А в гадальный салон люди несут свое горе. Ко мне приходили женщины, которых бросали мужья. Бросали с маленькими детьми, без денег. А женщины только плакали, им в голову не приходили мысли о мести. Но их рассказы растравляли мою старую рану. И я решила мстить. И за свою поруганную любовь, и за чужое горе. Но на сей раз никто не должен был избежать возмездия.