Ольга Волошина - Частная жизнь Афродиты

А голос звучал, так дивно, завораживающе… Неприбранная, пыльная музыкальная студия, обставленная простенькой дешёвой мебелью, становилась романтическим приютом неприкаянных бесшабашных мечтателей. Картину немного портили две абсолютно лишние фигуры: блондинка у окна и брюнетка, аккуратно прислонившая тщательно сделанную небрежную причёску к запылённому бронзовому бюсту П. И. Чайковского.

И зачем только он их сюда привёл? Не Чайковский, разумеется, а Стас. Он ведь такой тонкий музыкант, а тут ему явно не хватило художественного вкуса: этим красоткам с избытком дорогой косметики на лицах место только на подиуме. В лучшем случае. Своим присутствием они разрушают всю романтику запущенного зала с грустным Чайковским, стареньким роялем, трогательными, вылинявшими плюшевыми занавесями в тяжёлых складках.

Возможно, и я не слишком романтично выгляжу, но и фальшивую ноту в атмосферу старого дома музыки не вношу. Я не отрывала глаз от его пальцев, нервно бегающих по клавишам. Очень длинные у него пальцы, с коротко остриженными аккуратными ногтями. Большие сильные руки с узкими, ухоженными ладонями. Наверное, тёплыми и немного шершавыми.

По спине змейкой скользнула холодная струя воздуха. Я зябко поежилась, но уже в следующую секунду меня обдало жаром. И ужас! – я совсем перестала разбирать слова. Один только голос:

– Если б только я мог… дин – ди – дин. Да – дали – да…

– Тебе плохо? – вдруг обеспокоился он, оборвав песню.

Совсем не плохо, просто я сейчас упаду в обморок. Во всяком случае, очень хотелось бы упасть: ему придётся взять меня на руки и куда-нибудь уложить. Но я ведь этого не почувствую, если буду в беспамятстве. Тогда какой от обморока толк?

Жгучий романс замер на самой страстной ноте. А Стас вновь произнёс, обеспокоено и заботливо, но без малейшего намёка на нежность:

– Я могу тебе чем-то помочь?

И он совсем близко, только руку протяни – можно дотронуться. Две эффектные девушки замерли и напряглись на своих расшатанных стульях, ожидая конца странной сцены. Нужно было что-то говорить, и я сказала:

– Тут душновато немного… И одуряюще пахнет духами, – это в брюнеткин огород камешек. – Голова закружилась. Открой окно, пожалуйста. Сейчас всё пройдёт.

Не пройдёт никогда! Я так и умру одинокая и несчастная, не узнав ласки его рук, не ощутив вкуса его поцелуев. Хочется ведь всегда недостижимого. Ну мало ли вокруг меня мужчин, которые бы с радостью сделали для меня всё? Честно признаюсь себе: мало, ничтожно мало. Ни одного практически нет.

Муж Толик, пребывающий дома на нашем общем диване, купленном в дорогом мебельном салоне, – не в счёт. Его привычно кислая физиономия мне давно надоела. Как меня угораздило вступить в этот нелепый брачный союз? За пять лет опостылевшей семейной жизни нам ни разу не удалось мирно договориться ни по одному важному или даже пустячному вопросу. Никаких общих тем мы так и не нашли, совместных интересов не обнаружили.

Вечно ноющий, всем недовольный, ленивый и жадный до денег (моих, к слову сказать) Толик – вот мой удел. Ничего другого, видимо, я не достойна.

***

В просторном кабинете с окном во всю стену, с добротной светлой мебелью, сделанной на заказ, я всегда ощущала свою значимость. Здесь, в клинике я главная: уважаемая, умная… В этом кабинете я всегда уверена в себе, становлюсь красивой женщиной. А мои крупные черты лица окружающим кажутся выразительными…

Но сегодня грусть и безысходность не отпускали и тут. Тоска не рассеивалась, одиночество давило, казалось безнадёжным. Там, за пределами клиники я обычная одинокая баба, измученная бытом и мелкими семейными склоками. А хочется так немного: капельку счастья, чуть-чуть любви.

Если очень сильно хотеть, наверное, можно получить желаемого… дамского угодника, честно говоря. А ведь и Казанова, вероятно, когда-то женился. Надо бы навести справки, как там у него сложилась жизнь к закату. Хотя с другой стороны, заката бурной молодости Стаса Епифанова я не хочу. Хочу сейчас, пока он ещё такой непредсказуемый и безрассудный, жутко талантливый и недопустимо красивый! Но что за прозаическая у него фамилия – Епифанов?

Из холла послышался смех, я отложила так и не раскрытую карту очередной пациентки и вышла из кабинета.

– Ой! – заметно смутилась самая молодая наша врач Катюша Романенко, – а я как раз хотела с вами проконсультироваться, Флоренция Сергеевна, по поводу той дамы с аллергией на антибиотики, Анастасией Аристовой. Ну, вы помните, наверное, её ещё Иван Петрович к нам направил.