Фридрих Незнанский - Возвращение в Сокольники

Машинально, почувствовав словно дуновение ветерка, поднял глаза. В дверях, закутанная в простыню, стояла Илона.

– Чего тебе не спится? – не очень, прямо надо сказать, приветливо спросил Турецкий.

– А ты чем занимаешься? – вопросом на вопрос ответила она.

– Грибы вот собираю, – так же безотносительно ответил он.

– На завтрак? – понимающе качнула она головой. – А кому?

– Желающие закусить всегда имеются… Так чего не спишь?

– По тебе соскучилась. Глаза открыла – пусто. И халата тоже нет. Вот пришлось… пуститься на поиски. Ты куда-то собираешься? Мне тоже пора?

– Нет, зачем же так рано? Это просто мне не спится…

– А ты постоянно его таскаешь? – Она кивнула на пистолет.

– Положено. По службе. Но я вообще-то не очень люблю. Ощущение опасности не исчезает, а вот с куражом – все наоборот. Славка частенько повторяет, особенно молодым, что пушка смелости не прибавляет, зато проблем создает – выше крыши.

– Интересно, – странно отреагировала Илона и устроилась напротив. – Вот уж не думала…

– А зачем тебе думать? – хмыкнул Турецкий. – Это же мужские игрушки. А они хорошими не бывают.

– Только потому, что мужские? – Она поставила локти на стол и положила подбородок на сжатые кулачки. Простыня соскользнула, открыв розовые, прямо-таки девчоночьи плечи.

– Я сейчас что-нибудь накину, а тебе, если хочешь, отдам свой халат, да? – сказал Турецкий, поднимаясь и уходя вместе с пистолетом в большую комнату.

– Не возражаю, – ответила она ему вслед. – Но тогда, если уж мы все равно больше спать не будем, давай я что-нибудь приготовлю на завтрак? Или тебе еще рано?

Турецкий не ответил. Он скинул халат, натянул на себя пижаму. Достал с полки из шкафа кожаную «сбрую» с кобурой и сунул туда свой «макаров». «Сбрую» повесил на спинку стула, поверх пиджака. А халат вынес на кухню.

Илона, словно ей вдруг стало неудобно перед незнакомым мужчиной, сперва накинула на плечи халат, а только потом вытащила из-под него свою простыню, которая оборачивала ее подобно римской тоге.

– Глаза у тебя… однако… – улыбнулась она, чуть подмигнув Турецкому.

– Что-то не так?

– Наоборот, больше, чем нужно.

– Слушай, что это ты с утра – и загадками? То тебе не так, это теперь…

– Да мне все – так, успокойся. Я увидела сейчас твой взгляд, которым ты окинул меня, и подумала…

– О чем?

– Да ни о чем, ты вряд ли поймешь…

– Ну вот опять…

– Сегодня – суббота. У тебя есть дела, или?…

– Вот именно. Или, – нахмурился он. – Так что особенно засиживаться не выйдет. Мне надо еще на службу заехать. Потом… да, Василь Васильич заждался, поди…

– Кто это?

– Товарищ мой. Ранен он. В больнице.

– Это вот когда и ты? – Она кивнула на его залепленную пластырем руку.

– Когда и я. Но у него ранение тяжелое. А у меня просто обыкновенная дырка.

– Батюшки! Какие мы скромные и терпеливые! Просто дырка! Ты меня поражаешь, Саша, своим мужеством.

– Все сказала?

– А я с тобой вообще не разговаривала толком. Ты же не давал мне такой возможности!

– Но и ты, кажется, не сильно возражала?

– А я разве похожа на сумасшедшую, чтобы возражать? – Она наивно так улыбнулась.

– Нет, непохожа. И в этом твоя прелесть.

– Ты – отличный мужик, Саша… Но можешь быть просто идеальным. Ну… в моем понимании, что ли. Однако не хочешь. Я даже думаю, что тебе нравится изображать из себя этакого нехорошего мальчика. Иногда развязного и грубого. А то – нежного-нежного, что прямо плакать хочется. Тебя, наверное, очень любит твоя жена и… ненавидит, да?

– Дикий какой-то вопрос… – Турецкий вернулся на свой стул и тоже, почти как Илона, уперся лбом в сомкнутые кулаки.

– Не такой уж и дикий, как ты думаешь, – словно бы обиделась она.

– Я про «дикий» – не в отношении тебя, я – по самой сути… Никогда не ставил в такой плоскости.

– А тебя ж никто и не заставляет. Это моя собственная фантазия. Это потому что я подумала… Вот мы с тобой могли бы стать прямо замечательными любовниками. А любви ну, в высшем понимании, у нас бы не получилось.

– Да? И почему?

– Не знаю. Страсть, наверное, это одно, а семья – нечто большее. На всякие «страсти» тебя хватает с избытком, а на семью… нет, не знаю.

– А почему ты считаешь, что мне нравится изображать из себя плохого парня?

– Не парня, а мальчика. Который любит всякие игрушки. Фантазировать – тоже. Разыгрывать рубаху-парня, у которого нет твердых принципов, и одновременно комплексовать по этому поводу… Не так?