Николай Зорин - Программист жизни

– Намечаются отличные перспективы, – довольно произнес он. – Я это подсмотрел там. – Он указал пальцем в потолок, я невольно проследил за его жестом.

– В будущем? – тоном заговорщика шепотом спросил я.

– Да. Реальная возможность использовать закон сохранения энергии в практических целях. Ты понимаешь, что это значит?

Perpetuum mobile! Самое подходящее изобретение для такого места.

– Конечно, – очень серьезно сказал я, подавив желание рассмеяться.

– Вот. – Борис с гордостью филантропа: мол, будет хорошо мне, и вас всех облагодетельствую, – посмотрел на меня. – Я получу премию и куплю тот дом. Помнишь, я тебе рассказывал?

– Помню.

– Только произойдет это еще не скоро. Будет много препятствий. Изобретение долго не захотят принимать. Придется действовать исподволь.

– Уверен, ты справишься, – бодро сказал я. – А как это будет выглядеть? В какой форме проявится твой веч… твое изобретение?

Последнюю фразу я сказал чуть громче, и Борис на меня шикнул. Хотя напрасно он боялся: если бы кто-то случайно услышал наш разговор, нисколько бы не удивился – он был вполне в рамках данного учреждения.

– Я еще не знаю, – наклонившись ко мне, прошептал Борис, – но возможности практически неограничены. Понимаешь, – он еще понизил голос, – я бы об этом узнал только через двадцать один год, если бы меня не арестовали. А может, вообще бы никогда. Нам неизвестно, как сложилась бы наша жизнь, если бы мы не знали своего будущего.

Он сказал это так убежденно, как будто путешествие в будущее – обычная вещь для каждого человека. Я не стал вступать с ним в полемику, не стал возражать, что ведь будущего практически никто не знает. А если случайно и подсмотрит, то оно становится уже не будущим, а прошлым, и ничего хорошего из этого не получается.

– Я пережил страшные моменты, – продолжал Борис, – но все окупилось сполна. Теперь я знаю цель своей жизни. А все началось с одной фразы. – У Бориса сделалось какое-то загадочно вдохновенное выражение лица. – Охранник, когда открыл камеру, сказал не то, что говорит в таких случаях: Стотланд на выход или Стотланд с вещами на выход – меня как раз должны были освободить. А совсем другое: Свобода присуждается Борису Стотланду! Не знаю, почему он так сказал. Наверное, хотел пошутить или просто смеялся. Там все ко мне относились с насмешкой, хоть и подозревали в убийстве. Но в следующий момент я перенесся в зал, где происходило награждение. Я шел к сцене по проходу между зрительскими рядами. Ослепительно сверкали лампы, огромная люстра свисала с потолка. На сцене стояли седой очень худой старик в темно-синем костюме и красивая девушка в красном платье. У старика в руке был белый конверт. Девушка улыбалась. Мне присудили премию за выдающееся открытие, которое принесло пользу всему человечеству, и я шел ее получать. Я поднялся по ступенькам на сцену.

Борис замолчал, мечтательно улыбаясь. Я был очень за него рад. И не потому, что поверил, будто его будущее обязательно сбудется, а потому, что он был в таком необыкновенно счастливом настроении. И все же не смог удержаться от иронии.

– А где все это происходило? В Стокгольме? – спросил я и тут же об этом пожалел – Борис обиделся.

– Нет. Не там. Это была другая премия. Но мне ее хватило, чтобы купить шикарный дом, – сквозь зубы произнес он и замолчал, ничего больше не поясняя.

Чтобы разрядить обстановку, я стал выкладывать из сумки то, что ему принес: фрукты, сласти и всяческие мясные деликатесы. Он с хмурым видом за мной наблюдал. Но вдруг его лицо опять прояснилось.

– Извини, забыл спросить, как у тебя дела с братом?

– А что с братом? – осторожно спросил я – вопрос мне очень не понравился. – Он, как ты знаешь, давно умер.

– Ну да, я просто подумал, может, тебе удалось с ним пересечься.

– Каким образом?

Теперь уже я говорил сквозь зубы, поражаясь бестактности Бориса.

– Мало ли, – задумчиво проговорил он. – Перенесся в наше время и тебя навестил. Смог же я тогда его сфотографировать.

Разговор мне нравился все меньше и меньше.

– А кстати, – сердито спросил я, – что ты делал в тот вечер у магазина оргтехники?

Борис усмехнулся и посмотрел на меня как-то странно.

– Думал, вдруг опять получится встретить твоего брата. Я хотел тебе помочь, а ты так рассвирепел, так на меня набросился. Видишь ли, – Борис опять заговорил заговорщическим шепотом, – у меня была одна теория. Она возникла, когда со мной начались все эти перемещения, но я не верил себе, многое списывал на болезнь. То есть не то что бы совсем не верил, но все время сомневался. А когда увидел фотографию твоего брата, понял: все, что происходит со мной, – не болезнь, а реальность. Так вот. Моя теория состоит в том, что время линейно. Прошлое, настоящее, будущее – все века, все эпохи существуют одновременно. Историческая эпоха – это и есть рай, ад, чистилище, в зависимости от того, что она собой представляет. Тебя посылают в то время, которого ты заслуживаешь. Нагрешил где-нибудь в греческом золотом веке, значит, в следующей жизни родишься в мрачном жестоком Средневековье. Страна рождения тоже выбирается по степени твоего греха: инквизиторская Испания, Россия… Ну, Россия-то вообще вечное чистилище.