Николай Зорин - Программист жизни

– Запонка закатилась.

– Какая запонка? – тревожно спросил Борис.

– Изумрудная, – насмешливо ответил я и хлопнул его по плечу. – Расслабься! Шутка!

У него сделался такой потерянный вид, что мне стало просто физически больно. Он не понимал, что происходит, я ведь никогда так себя с ним не вел. Или наоборот, все понимал и боялся?

– Ты хотел кофе, – сказал Борис. Он напоминал мне сейчас одного мальчика, страдающего аутизмом, которого я знал в детстве. У этого мальчика на лице никогда не отражалось никаких эмоций, кроме какой-то вселенской потерянности, когда что-то шло не по плану. Вот и у Бориса был точно такой вид. Как же мне было его жалко. Я многое бы отдал за то, чтобы он не оказался убийцей. Но моя работа заключалась не в том, чтобы жалеть, а в том, чтобы выяснить, виновен он или нет, и потому я продолжал его мучить.

– Ну, пойдем, выпьем, – усмехнувшись, проговорил я и направился к кухне. Он поплелся за мной. Что еще ему оставалось делать?

Мы пили кофе, я, как бы между прочим, завел разговор о плохой медицине, о шарлатанах, коснулся темы врачебных ошибок. Борис что-то хмыкал, отделывался односложными фразами и разговор не поддерживал. Но вдруг лицо его просветлело.

– Я доживу до глубокой старости, и у меня будет большой прекрасный дом! – вдохновенно произнес он. Я так и не понял, что его натолкнуло на такую мысль. Из всего, что я сказал, этого никак не следовало.

Мы допили кофе. Я попрощался с Борисом – он смотрел на меня уже совсем не враждебно, и я ушел. Странное впечатление у меня осталось от этого визита.

Выйдя от Бориса, я позвонил Битову, рассказал о событиях последних дней. Кое-что он уже знал от своих. Личностью Бориса Стотланда он впервые по-настоящему заинтересовался, обещал надавить на лабораторию, чтобы ускорили экспертизу, признался, что вскрытие Сотникова до сих пор не провели, так как лето, время отпусков и вообще творится черт знает что. Потом я заехал в лабораторию, отдал материал, который мне удалось раздобыть в квартире Бориса, и с тяжелым сердцем отправился домой. У меня было такое чувство, будто я опять совершил предательство.

В квартире у нас был полный разгром. Полина успела сделать генеральную уборку только наполовину: выгрести из большого многофункционального шкафа-купе все вещи, чтобы потом разобрать на нужное и ненужное. Перед этой еще не разобранной кучей она и сидела, так глубоко задумавшись, что не услышала, как я вошел.

– Полина! – тихонько окликнул я ее, чтобы не испугать. Она шевельнулась, но ничего не ответила, не переменила позы. – Полиночка!

Она подняла голову. Выражение ее лица было опять такое, словно она на меня смотрит и видит.

– «Колокола», – медленно произнесла она каким-то не проснувшимся голосом. – Он поставил эту мелодию на телефон, на номер Алевтины. В память о самом лучшем вечере в его жизни.

– О чем ты? – не понял я и встревожился.

– Мне все казалось, что «Колокола» сыграли какую-то очень важную роль, – задумчиво-сонным голосом сказала Полина. – Да, так и было. Зазвонил телефон мелодией «Колоколов», это была она, Алевтина. Сказала, что кто-то пытается открыть дверь. Он бросился через дорогу и попал под машину.

– Кто он? Стас?

– Ну, конечно. И точно так же все произошло, когда ему было восемнадцать. Только там был не телефон, а плеер. Он бросился через дорогу, потому что зазвучали «Колокола». Только я не понимаю… Там ему тридцать, тут восемнадцать, одинаковая смерть. Не понимаю, как это может быть.

– Ты что-то увидела?

– Да, да, – Полина улыбнулась, – мне опять что-то приснилось. – Она намекала на этот фильм о ясновидящей с простофилей-мужем.

– Но как это произошло? Ты брала плеер? Мы же договаривались… – начал я возмущенно, но Полина меня перебила.

– Да нет, ничего я не брала. Просто вытирала пыль на шкафу.

– Записная книжка Стаса! Какой же я идиот!

Я вспомнил, как позавчера положил записную книжку на шкаф, чтобы Полина случайно не могла на нее наткнуться. Потом думал убрать подальше, но отвлекся. Непростительная забывчивость!

– Не волнуйся, ничего страшного не произошло. Я вытирала пыль, моя рука натолкнулась на какое-то препятствие, мне захотелось понять, что это. А дальше все пошло как обычно: дорога, «Колокола» – в общем, видение. Я погрузилась в транс и свалилась со стула, на котором стояла, записная книжка выпала при падении из руки, и видение прекратилось. Все продолжалось несколько секунд, от силы минуту, но за это время я успела увидеть нечто очень важное – момент гибели Стаса. Тридцатилетнего Стаса. Он ехал к Алевтине. Но уже у самого дома попал в пробку. Она ему позвонила – зазвучали «Колокола», потому что за день до этого он поставил эту мелодию на ее номер. Алевтина была страшно испугана, сказала, что кто-то пытается проникнуть к ней в квартиру. Стас выскочил из машины, бросился через дорогу, но пробка была только на той полосе, по которой он ехал, а вторая полоса свободная. На большой скорости в него врезалась машина. Он погиб почти сразу, так и не узнав, кто преступник, кто представляет угрозу для Алевтины, так и не успев ее спасти. В последние минуты жизни это его мучило больше всего. Ну вот, и восемнадцатилетний Стас погиб, когда на плеере зазвучали «Колокола». Бросился через дорогу. Мне кажется, он потому и бросился, что они зазвучали. Но как это объяснить, не знаю. И почему в моих видениях два Стаса – молодой парень и взрослый мужчина – тоже понять не могу.