Николай Зорин - Программист жизни

– Привет! – сказала Алевтина, словно мы знакомы сто лет. На ней было белое в желтый цветочек легкое платье, такое, в каких ходят не на деловые, а на обычные свидания. Я удивился и обрадовался, ведь днем она была одета совсем по-другому – в официальную белую блузку и черную юбку. Неужели она для меня переоделась? Но тут же понял, что просто днем, в магазине, на ней был «рабочий» костюм.

– Привет! – слегка разочарованно, потому что как раз думал о костюме, сказал я. Анатолий покосился в нашу сторону и зло дернул решетку. Она наконец поддалась. Охраннику – магазина? Алевтины? – ничего не оставалось, как покинуть сцену.

– Здесь недалеко есть одна симпатичная кафешка, – сказала Алевтина. – Там мы сможем поговорить.

Кафешка оказалась приличным полубаром-полурестораном и называлась «Грезы любви». Я это воспринял как признание, и наша встреча окончательно утратила деловую окраску.

Алевтина была именно такой, какой я ее представлял – давно, всегда! – о которой грезил. Я полюбил ее всю, каждую черточку в ней: ее легкие светлые волосы, ее удивительно нежные руки, ее невероятную улыбку, ее необыкновенные, переменчивые зеленые глаза… И любовь моя была счастливой, потому что и она полюбила меня. Одно омрачало наше безграничное счастье: мне казалось, что времени у нас совсем мало, что-то случится, что-то нас разлучит.

Но не в этот вечер. Из «Грез любви» мы волшебным образом перенеслись в ее квартиру, и никаких препятствий – потом они то и дело возникали в лице соседки с заинтересованно-осуждающим взглядом или неожиданного звонка в дверь – на нашем пути не встретилось. Она сказала, что грезила обо мне всю свою жизнь (возможно, эти мысли навеяло на нее название кафешки, но, еще вероятней, что кафешку она заранее выбрала, потому что действительно грезила). А я сказал, что давно знаю об этом, как знаю все, о чем она думала или когда-то подумает. За весь вечер мы не выпили ни капли спиртного, но и так были пьяны, неприлично, до невменяемости пьяны от близости друг друга. И утром отрезвления не наступило. Я даже помыслить не мог, как проживу этот день в одиночку. Алевтина, пошатываясь, вся такая расслабленно-томная, до невозможности любимая, собиралась на работу. Я наблюдал за ней, лежа на диване (мы разложили диван в большой комнате, чтобы своим присутствием в супружеской спальне не осквернять ее прошлого), оттягивая момент, когда мне тоже нужно будет подняться, уехать, начать день без Алевтины. Сквозь открытую дверь мне было видно, как она подошла к спальне и вдруг замерла на пороге, не решаясь войти. Призрак мертвого мужа расположился на кровати, призрак требовал объяснений, как могла она с ним так поступить. Но войти было нужно – шкаф с одеждой находился в спальне, а ее вчерашнее платье мы случайно залили кофе. Это был единственный неприятный момент нашего первого утра, но мы его пережили.

Я завез Алевтину на работу (высадил у скверика, чтобы у ее коллег не возникало ненужных вопросов) и поехал в агентство. Но не смог ничем заняться, не смог впустить в голову деловые мысли – я весь был переполнен Алевтиной. Сел на диванчик, прикрыл глаза и стал вспоминать вчерашний вечер. Потом я незаметно заснул – и сон был продолжением этих воспоминаний.

Разбудил меня телефонный звонок. Это была Алевтина. Я так обрадовался, что не сразу заметил, как испуганно и подавленно звучит ее голос.

– Только что ушел следователь, – сказала она. – Меня подозревают в убийстве.

Через полчаса я был у магазина. Насколько смог успокоил Алевтину и стал судорожно разрабатывать план. Сотников, ее муж, подозревал кого-то из своих бывших пациентов, но даже приблизительного намека не дал, кого именно он имеет в виду. За что бывший пациент может убить врача? Единственное, что приходит в голову, – это врачебная ошибка. Он что-то недорассчитал, недоучел, или препарат, которым проводилось лечение, дал нежелательный побочный эффект. Значит, нужно искать среди тех пациентов, которые после реабилитации в клинике чем-то серьезно заболели. Я позвонил Битову, знакомому следователю прокуратуры, изложил свою версию и попросил посодействовать в получении списка бывших пациентов реабилитационного центра. Посодействовать он обещал, но версию категорически не принял. Главной, а фактически единственной подозреваемой была Алевтина. У Сотникова оказались какие-то крупные счета в нескольких иностранных банках, таким образом, смерть мужа была ей выгодна. Никаких других версий прокуратура и рассматривать не стала. Ну, конечно, зачем, когда есть подходящая жертва, на которую можно свалить убийство? А моя версия была самая неудобная из всех возможных, самая трудоемкая. Честно говоря, я и сам не совсем представлял, как справлюсь с таким объемом работы – проверить по списку всех бывших пациентов на предмет возникновения у них тяжелых болезней.