Валентин Пушкин - Паутина судьбы

В субботу вечером перед всенощной Валерьян явился в выбранный храм. Женщина-регент предложила ему занять место на клиросе в последнем ряду между двумя солидными мужчинами – седовласым и лысым. Те оказались басами, и один воспринял Морхинина как нежелательного конкурента.

– Опять инородца подсунули на нашу шею, – произнес седовласый, обращаясь к своему коллеге.

– Почему же инородца? – миролюбиво удивился слегка помятый, полноватый гражданин лет пятидесяти. – Всегда ты, Матюша, придумаешь что-нибудь.

– Так ты, Викентий, ничего не замечаешь, что ли? Посмотри в профиль, все сразу станет ясно, – продолжал бесцеремонно седовласый с мрачным выражением на красноватой физиономии. – Меня не обманешь: сотоварища пригласили нам от избранного народа.

– Ну как тебе не стыдно, Матюша, – огорченно прошептал полноватый с добродушным лицом. – Он же не виноват…

– Да что вы тут городите?! – вмешался наконец Морхинин. – Я не имею никакого отношения ни к избранным, ни к каким-то другим. Дед и отец у меня с Рязанщины. Может, паспорт предъявить?

– Анекдоты насчет паспортов мы знаем, – не унимался седовласый. – А вот нос-то никуда не денешь.

– Нос у меня нормальный, – начиная по-настоящему злиться, досадливо перекосился Морхинин. – А кое-кому самому могу нос поправить, чтобы не совал куда не просят.

– Басы, перестаньте разговаривать, – сердито заметила строгая регент в черном бархатном платье. – Приступаем. – Она перекрестилась.

Служба началась. В перерывах песнопений сварливое бурчание со стороны седовласого продолжилось. Морхинин опечалился слегка, но нашел выход:

– Всенощную закончим, идем в магазин. Я беру «Московскую», три пива и три сырка «Волна».

Как он и предполагал, бунт со стороны седовласого Матвея Савельевича Буркова мгновенно прекратился. Когда они после службы выпили водки и прихлебнули пива, Бурков даже подмигнул Морхинину:

– Как я тебя разыграл, новокрещенец? Ха-ха-ха… Если хочешь знать, мой лучший друг был Аркашка Кигель, шикарный бас. Мы с ним лет двадцать пели по храмам – неразлейвода. Октава у него звучала редкостно: бархат… Да, прекрасный парень был, умер недавно. Спился, царствие ему небесное и мир душе.

Морхинин подружился со своими коллегами по церковному хору, и время от времени они освежали перемирие уже в складчину.

В Центральный дом литераторов, который имеющие к нему отношение называли фамильярно «Цэдээл», Морхинин отправился наугад, прихватив роман, перепечатанный за немалые деньги рассеянной машинисткой из служебного машбюро. Как только автор осмеливался вставить для выразительности китайское или персидское словцо, она обязательно делала ошибку – дурацкую до изумления, но перепечатывать заново бесплатно отказывалась, и Морхинин беленьким «штрихом» и ручкой с черным стержнем, потея и шепча проклятия, часами исправлял напечатанное.

Поднявшись на третий этаж ЦДЛ, новоявленный автор увидел в приемной женщину, взглянувшую на него неодобрительно.

– К Ивану Фелидоровичу? По какому вопросу? – резко спросила она.

– Видите ли… по личному.

– А, это вы покупаете у него старую машину?

– Я написал роман.

Лицо женщины изобразило не просто неодобрение, а почти отвращение. Она встала и заглянула в кабинет, находившийся в трех шагах от нее. Дальше Морхинин слышал только ее ответы:

– На этот раз мужчина. Думаю, настырный. Нет, не стихи. Роман!.. Впустить? Зайдите, – с презрением сказала секретарша Морхинину, – но побыстрее. У Ивана Фелидоровича масса неотложных дел.

Морхинин достал из портфеля, сунул под мышку довольно объемистую папку с «Плано Карпини» и перешагнул через порог кабинета, испытывая чувство благоговения.

За небольшим столом, заваленном пачками печатных листов, сидел коротковатый и слегка седоватый литературный чиновник с бородкой (что, кажется, указывало на его патриотизм) и зачесанными за уши гладкими волосами. Он приподнялся и вежливо протянул руку. Морхинин расшаркался, представившись как бывший артист оперного театра. То, что литначальника звали Иван Фелидорович, он уже усвоил от секретарши, а фамилию «Ковалев» различил на дверной табличке.

– Я решился побеспокоить вас по поводу… – начал Морхинин.

– Повод мне известен, – остановил его Ковалев. – Но, сами понимаете, я не смогу тут же ознакомиться с ним. Объем весьма внушительный. Такие вещи мы передаем нашим рецензентам. А уж, исходя из их мнения, приступаем к обсуждению.