Мишель Бюсси - Не забывать никогда

Я почувствовал, как ее тело прижалось к моему; она прилипла ртом к моим губам, чтобы дать мне дополнительный глоток кислорода и тем самым на несколько мгновений отстрочить мою гибель. Потом она вынырнула, вдохнула, снова ушла под воду и опять поцеловала меня, в то время как пальцы ее лихорадочно теребили ржавое кольцо.

Я услышал звяканье металла и почувствовал, что на мне больше нет наручников.

Я свободен! Живой. Невиновный.

С капитанского мостика «Параме» дядя Жильбер с бесстрастным лицом бросил нам два спасательных жилета.

На берегу Осеан рыдала в объятиях Кармен, недвижной, словно скала, заслонявшей своей фигурой половину форта.

Мона, в мокрых джинсах капорал и зеленом свитере, обняла меня и попыталась поцеловать, скользнув губами по виску, где мокрые волосы смешались с морскими водорослями.

Я отвернулся. Я ощущал себя куском замерзшего дерьма, плывущего вдаль от всякой лжи.

Мона предала меня.

Это не она спасла меня.

Ухватившись за веревочную лестницу, свисавшую с борта «Параме», я обернулся и посмотрел на Осеан.

Она подняла голову и выдержала мой взгляд.

Это был тот же самый взгляд, который я видел несколькими днями ранее, на вершине утеса, прежде чем она прыгнула в пустоту.

Бездонная синь.

У ног ее лежал револьвер.

Чтобы я жил, Осеан только что убила человека.

Пляж Гранкам-Мэзи находился на расстоянии никак не меньше километра, но я уже различал светлые фасады домов первой линии, выстроившиеся, словно белые зубы в широченной улыбке.

Кармен Аврил позвонила в полицию. Хотя переход от Сен-Маркуф занимает всего несколько минут, жандармы уже ждали нас в порту. Видимо, к нашему прибытию подняли на ноги все местные бригады. В утреннем тумане исчез оставшийся у нас за спиной остров Ларж. И только полет бакланов над пустынным морем подсказывал, что где-то неподалеку, на расстоянии полета этих тяжелых птиц, есть земля.

Я сидел на сундуке. Никто не подумал вернуть мне протез. Осеан рыдала, прижавшись к моей груди. Кармен, зависнув на телефоне, вручила мне дочь, не оставив мне выбора. Я весь промок. Вода залилась под неопреновый комбинезон и там осталась. От ледяного ветра, бившего нам в лицо, костюм мой все больше напоминал холодильник.

Но я ни на что не променял бы свое положение.

Я не смел даже пошевелиться, чтобы укрыться от морского бриза, чтобы вытереть ледяные ручейки, струившиеся по телу, по рукам и ногам, не смел сделать ни единого движения, способного хотя бы на миг нарушить это чудесное положение.

Лицо Осеан покоилось на моем плече. Рука обвилась вокруг талии. Ее горячие слезы капали мне на шею: обжигающие капли в ледяных потоках.

Она находилась в состоянии прострации.

Осеан не видела, как после долгих стараний Жильбер и Кармен Аврил подняли на палубу трупы Пироза и Мескилека. Затем Жильбер в одиночку, зажав во рту «Мальборо» и не говоря ни слова, спустил их в трюм.

«Я знал, что эта дурацкая история ничем хорошим не кончится», — проворчал он, искоса поглядывая на сестру. Потом поднялся к себе в рубку и запустил мотор.

Кармен не ответила, ее ухо и губы приклеились к мобильнику; видимо, она дозванивалась в полицию. За время перехода ей так и не удалось объяснить жандармам, почему голландский куттер доставит в своем трюме два трупа.

Труп полицейского и труп убийцы.

Мона сидела на корме у борта, глядя в белесое небо. Единственной видимой точкой на берегу, куда можно устремить молитву, была колокольня церкви Гранкам. Глаза у Моны были красные. Дениза, привязав к ноге поводок Арнольда, гладила Мону по голове. Ей понадобится время. Ее лучшая подруга убита человеком, которого она знала с самого детства. Убита Шишином. Человеком, которого родители ее подруги, Шарль и Луиза, выбрали сделать счастье дочери.

Все сгинули, погребенные под лавиной лжи.

Все, кроме нее.

Начавшаяся качка баюкала Осеан. Я никогда не держал на руках младенцев, но понимал отцов, способных целыми ночами качать ребенка, прижимая его к груди. Я понимал, сколь неповторимо чувство ответственности, которое приказывает тебе не делать ничего, приказывает ждать, навечно превратившись в статую. Ибо достаточно того, что ты есть.

Пока мы шли в порт Гранкам, мысли мои, беспокойно метавшиеся в пустоте, окончательно заблудились. Я ничего не понял, или почти ничего, кроме того, что Фредерик Мескилек оказался дважды насильником и убийцей с красным шарфом, которого полиция искала на протяжении десяти лет и которого Пироз вычислил и заманил в ловушку.