Влад Костромин - В Бобровке все спокойно (Шпулечник-3)

– Поймал! – он ликующе потряс мешком.

– Он меня укусил, – сморщился Костик. – А если он бешеный?

– У гусей бешенства не бывает, – я заколотил штакетину на место и отдал топор Пашке. – Давай мешок, понесу.

– Тяжелый, – радостно приплясывал рядом брат. – Много мяса. Куда ты его несешь?

– В клетку посажу.

– А рубить?

– Батя с мамкой придут, пускай решают, что с ним делать.

Длинная клетка из мелкой железной сетки, где-то украденная отцом, стояла во дворе под яблоней рядом с прудиком, в котором отец мечтал развести карасей. Я закинул гуся в клетку и пошел к турнику. Шалопаи остались, просовывая прутик сквозь сетку и дразня плененного гуся.

К вечеру разжег очаг – варить свиньям. Пашка сидел на пеньке напротив клетки и смотрел гусю в глаза.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Я его дрессирую. Смотри, – Пашка повел головой вправо, склоняясь к клетке.

Гусь уклонился влево. Пашка сдвинулся влево – гусь скользнул вправо.

– Видел? – довольный Пашка повернулся ко мне.

Гусь злобно кинулся на сетку, пытаясь ущипнуть брата, но не смог. За этим нас и застала мать.

– Вы что делаете, падлы? – ласково спросила она. – Совсем от безделья опухли? Павел, что ты вытворяешь?

– Я гуся дрессирую, – боязливо похвастался брат.

– Тебя самого дрессировать надо. Зикаешь по деревьям, как обезьяна шелудивая, макака краснозадая, Гингемы на тебя не хватает! Как дикий бедуин на верблюде по грязным пескам пустыни.

– Ничего я не зикаю, – надулся Пашка.

– Не пререкайся с матерью, подлец! Молод еще голос повышать! Не дури мне мозги, скотина! Мозги ты своему гусю будешь дурить! Откуда в нашей клетке гусь, Бармаглотовы дети?

– Он в заборе застрял, мы с Костиком его нашли.

– Значит, Костик, падла кривоногая, про него знает? – нахмурилась мать и перевела обвиняющий взгляд на меня. – А ты куда смотрел, поганец?

– А что я?

– А то, что только пререкаться можешь! Я вас зачем рожала?

– Зачем?

– Чтобы было кому воды подать на старости лет, а вы, охламоны, с гусями тешитесь!

– Что вы мать доводите, компрачикосы? – над дощатым забором, отделяющим очаг от дома, словно голова Несси из темных вод Лох-Несса, показалась лысеющая голова отца. – Мало я вас в детстве порол, паршивцы. Могу добавить.

– Посмотри, Вить, – повернулась к нему мать, – гуся откуда-то притащили.

– Жирный? – звучно сглотнул слюну отец.

– Костик видел…

– С вами в разведку не пойдешь, гаврики замурзанные, – расстроился отец. – Что теперь с гуся проку?

– Я его дрессировать буду…

– Ты это, того, – папаша погрозил Пашке пальцем, – не хулигань. А как дрессировать собираешься?

– Смотри.

Пашка и гусь показали весь набор трюков.

– Ишь ты, уткобобики! – удивился отец, прошел в калитку, уселся на пень, на котором я рубил дрова, прикурил от костра «приму». – А еще так можешь?

– Могу.

– Показывай! Потешь почтенную публику, – папаша ласково погладил себя по животу. – Монтигомо, Ястребиный глаз, Верная рука – друг индейцев.

– Сумасшедший дом! – всплеснула руками мать. – Что старый – дурак, что малый – придурок.

– Бинки, гляди, – рассмеялся отец, – Гога прямо как Куклачев. А? – повернулся ко мне за поддержкой.

– Угу, – поддержал я. – Олег Попов. Только кепки нет.

– Но-но, – нахмурился отец, – вы оба циркачи еще те, не надо братика родного в говне вываливать. Он и так из него не выбрался еще.

– Я не вываливаю, – попятился я, – я просто из вежливости, чтобы разговор поддержать.

– Смотри мне, – отец погрозил увесистым кулаком. – Продолжай представление, Гога. Ты настоящий проныра и трезубец будды.

Проныра в устах отца было одной из высших похвал. Трезубец будды еще одна высшая отцовская похвала, правда непонятно почему. Но у отца было лучше не спрашивать: или обрушит на тебя часовой водопад самовосхваления и лжи или отвесит мощный подзатыльник. Или совместит это.

– Ну вас, холеры тифозные, – сплюнула мать и ушла в дом.

До самой темноты Пашка развлекал довольного отца.

– Жалко, что Костик видел… – задумчиво сказал отец, когда пошли в дом. – А ты молодец, – ласково погладил Пашку по макушке, – хорошую штуку придумал. Весь в меня, ха-ха-ха, – отец громко захохотал.

Лягушки в пруду возле дома главного инженера от этого хохота перестали квакать. От хриплого хохота задребезжала посуда на кухне.

– Вить, тебе лечится пора! – крикнула из спальни мать.

– Не мешай, я детей воспитываю, – отмахнулся отец и снова принялся за нас. – Я вас родил, а от осинки не родятся апельсинки, ха-ха-ха.