Вячеслав Белоусов - По следу Каина

Так или иначе, болячек у Федонина хватало, чтобы утром вовремя не появиться на службе, поэтому я начал розыск со звонков ему домой, но в квартире не нашлось даже его приветливой Нонночки Сергеевны; телефон долго не брали и в следственном изоляторе, но там понятно: начальство регулярно затевает обязательный моцион со всем личным составом, начинают обычно рано, но затягивать так называемые «пятиминутки» мастера; в Управлении внутренних дел дежурный сразу чётко ответил, что старший следователь у них не появлялся, в ФСБ не заходил… Я уже начал теряться в догадках, оставил бесполезный телефон, обречённо обхватив голову обеими руками – ситуация становилась тупиковой, как вдруг аппарат подал голос сам.

Нет надобности объяснять моё состояние, когда я услышал его знакомый, слегка хрипловатый басок, правда, тон был странным и с произношением нелады.

– Сидишь? – спросил он.

– Здравствуйте, Павел Никифорович! Вы где?.. Вас здесь!.. – я не особо прислушивался, наоборот, боясь, как бы он не пропал снова, начал орать обо всём, что происходило и что ожидает нас обоих.

– Стоп! – рявкнул он, и мне показалось, что старший следователь не в себе, не совсем здоров, либо чем-то взволнован или язык у него заплетался.

– Ты шума не подымай… Особо…

– Колосухин вас требует, и Петрович спрашивал про список! – всё же выкрикнул я, но уже тормозя свои бурные чувства.

– Вот что, боец… – запнулся он, – сообрази мне машину… только быстро. Давай!..

Знакомо мне это словцо и само это обращение; последнее время нашего совместного времяпрепровождения вокруг этой самой злосчастной проверки заявления покойного Семиножкина старый лис почти совсем перестал употреблять его, видел, как я на это реагирую, хотя я ему ни слова. А теперь оно снова в его лексиконе объявилось. Я молчал, дожидаясь продолжения.

– В гараж спустись. Возьми шофёра…

– Вам «скорую» не надо? – на всякий случай спросил я.

– Делай, что прошу.

– Адрес?

Он так же медленно продиктовал, но у меня всё равно спина похолодела.

«Что ж его туда занесло?» – не переставая, думал я всё время, пока на легковушке зама с Костиком мы неслись по городу к этому зданию. Скажи мне кто другой, ни за что не поверил бы: Федонин звонил из квартиры последнего нашего мертвяка, обнаруженного на кладбище в чужой могиле! Что же могло случиться со старшим следователем, который, бросив все дела, с самого утра притопал в заброшенное логово теперь уже покойного Аркадия Викентьевича Дзикановского?!

Капитан уголовного розыска Юрий Михайлович Донсков однозначно относился к совещаниям у высшего руководства. Хлебнув разного на впечатлительной кухне милицейских будней, он, выпускник Саратовского юридического института, не то чтобы не любил их, он их опасался, как провинциальный турист, забредший в джунгли Амазонки, укуса змеи. Не за звёздочки на погонах переживал, хотя ценил каждую и не забывал, когда и за что она досталась. Не за кресло заместителя начальника отдела. Здесь совсем переживать не за что: желающих особо не находилось, когда открылась вакансия. Донсков, объективно оценивавший свои способности, знал, что имеются люди в управлении и в райотделах милиции поумнее его, есть офицеры с бóльшими и возрастом, и опытом. Отпугивала всех эта должность: слишком тяжела была «шапка Мономаха», тем паче всегда торчать приходилось пред очами грозного генерала Максинова. «Уголовка» это не «бэхээсэс» и не «рыбоохрана» или «ГАИ», где показатели можно рисовать, не подымая задниц из конторы, так горько шутили его подчинённые, когда им в пример ставили другие службы. Нашёлся даже умник, песенку сочинил насчёт праздничного парада, когда всех выгоняли вышагивать по площади на глазах областного начальства. Как раз подходящая, поэтому быстро прижилась и распространилась:

Тревожное чувство беспокойства за свои молодые, неоперившиеся кадры охватывало капитана Донскова всякий раз, когда ожидался очередной разнос наверху. Жёсткий, не имеющий внутренней управы Максинов в гневе был непредсказуем, часто несправедлив и на трибуне неудержим. Даже сам Лудонин, мудрый и опытный сыщик, «последний из могикан», как за спиной шутили, – авторитет для генерала, – и тот старался не вмешиваться, не защищать, не противоречить ему в горячке; только когда начальник начинал остывать, выдыхался, расплескав накал страстей и набор угроз, он тихим рассудительным и как бы извиняющимся тоном зачинал свой буферный, смягчающий акценты, назидательный разбор ошибок и просчётов, допущенных «именинниками». Получался, отмечал для себя капитан, как бы некий диалог доброго и злого, напоминало это известную методу, используемую в уголовном розыске и на следствии при допросах особо запиравшихся, матёрых преступников. Там срабатывало зачастую, и здесь, безусловно, имело усиливающий эффект в воспитательном процессе, однако не всегда всё это заканчивалось миром. Генерал уровень таких совещаний поддерживал из раза в раз: если он брался сам за проблему, значит, должен был найтись виновный, а следовательно, кто-то вылетал со службы. И делалось это прилюдно, позорно, на глазах у всех он лично срывал с офицеров погоны. Младший состав на такие экзекуции не приглашали.