Александр Коротко - Лунный мальчик

Все произошло именно так, как я и предполагала. Небо недолго было безоблачным. Гром прогремел сразу же после выхода газеты с моей публикацией. Как выяснилось, все факты, изложенные в статье, были искажены. Стоило только посмотреть на выражение лица главного редактора, чтобы понять – это конец. Он был похож на рыбешку, которая билась в конвульсиях на дне лодки. Звонки в редакцию сыпались как из рога изобилия. На следующий день были поданы два иска в суд: непосредственно на газету и на журналиста, то есть на меня. Сумма исков была внушительной, и о банкротстве газеты говорили, как о свершившемся факте. Мне позвонила секретарь главного редактора и, ссылаясь на шефа, попросила до разрешения этой проблемы не появляться на работе. Выражение «до разрешения проблемы» в синхронном переводе звучало так: «уматывай, милочка, подобру-поздорову», что я и сделала. Пропасть, в которую я летела, была настолько узкой, что вмещала только одну особь по имени «я».

Пришлось осваивать новую профессию. Профессию избранных и привилегированных. Профессию одиночества. День за днем, словно первооткрыватель, я пробиралась в глубь страны, где не было ни улиц, ни домов, ни людей. Страна, которую населяет только один человек. Страна, где время из властного, низменного инквизитора превращается в его величество Ничто. Память отказывалась хранить картинки прошлой жизни. Все выглядело неуклюжим и никчемным, лишенным всякого смысла. Да и сам смысл все больше напоминал пугало на поле, где давно уже ничего не растет.

Я ощутила себя механической игрушкой, Дюймовочкой, вокруг которой все крутилось многие годы неизвестно зачем, и вдруг рука, дающая вращение, замертво упала, лепестки металлической кувшинки закрылись, и я оказалась в полной темноте. Я задыхалась, хотелось вырваться на волю, где все сверкает, движется, где в затылок тебе дышит звериный инстинкт этой безумной и похотливой жизни. Но темнота была неумолима. Она стояла огромным исполином, загораживая свет. Постепенно я стала привыкать к темноте. Она обволакивала меня, наполняла новыми ощущениями. Я беззаботно парила над бескрайними просторами тишины. В какое-то мгновение почувствовала, что мощные потоки воздуха уносят меня все дальше и дальше от настоящего, и уже не в моих силах вернуться назад. Я была легче ветра. Моя душа, словно облако, растворилась в небесных высях. Я только начинала жить. Но все же что-то не давало покоя. А вдруг это сон? Единственный и неповторимый, который и пересказать невозможно. Ведь все это вне словесного ряда. Неожиданно я ощутила на себе чей-то взгляд, такой же бездомный, как мое существование. Открыла глаза. Передо мной в полной тишине сидел мой старый знакомый.

– Как вы попали сюда? – мой голос заполнил собой комнату. Он звучал так пронзительно и мерзко, что захотелось убежать, спрятаться, только бы никогда его не слышать.

– Вы напрасно нервничаете. Ключи мне когда-то дал ваш супруг. Так, на всякий случай. Вот я и воспользовался. Я звонил в редакцию, там сказали, что вы у них больше не работаете. Много раз звонил домой, но никто не отвечал. Вот я и приехал. Где вы так долго пропадали? Хотя какое это имеет значение. Я знаю, у вас большие неприятности, но все это поправимо.

Его слова тут же вернули меня к реальности.

– Подождите, о каких неприятностях вы говорите? И что поправимо?

– Деточка, давайте по порядку, и прошу вас, лежите спокойно, не вскакивайте, вас никто не собирается насиловать.

Его слова подействовали на меня магически. Я, словно оловянный солдатик, послушно вытянулась вдоль кровати, сложив руки по швам.

– Так вот, пока вы пребывали в неизвестности и пессимизме, я сделал кое-какие шаги. Во-первых, в очередном номере вышло опровержение, где вы публично принесли извинения за первоначально искаженные факты. Во-вторых, иски отозваны. В-третьих, секретарь главного редактора уволена. И последнее: аванс, который вы опрометчиво взяли у вашей подружки депутата, я вернул. Так что ваше честное журналистское имя восстановлено.

Этой фразой он вернул меня к реальности.

Я ему поверила, как верит волчонок охотникам, только что застрелившим его мать.

– Скажите, что мне делать?!

Это был не вопрос, это был крик отчаяния, нет, это было паническое желание выполнить любую команду, какой бы она ни была и от кого бы она ни исходила.

Я встала. Подошла к журнальному столику, взяла смятые листы с мелко набранным текстом и сказала:

– Хорошо. Я поняла. А сейчас, прошу вас, уйдите.