Александр Содерберг - Сын за сына

Антония подняла стопки, убрала оригинал в папки, положила копии в пакет, который засунула в сумку, и покинула участок.

Сейчас было немилосердно тяжелое время. Настолько тяжелое и невыносимое, что он не мог просто абстрагироваться от него. А если и пытался, то ему казалось, что он вот-вот задохнется. Поэтому единственным выходом было бегство от времени. Бежать от него – значит, постоянно чем-то заниматься, быть в движении.

Томми Янссон сидел с выключенным двигателем в автомобиле, припаркованном на дороге около его дома. В машине был теплый сухой и полный проблем воздух.

Раньше Томми водил «Бьюик Скайларк» – тюнингованный американский монстр. Теперь он сидел в гранитного цвета служебной машине с буквами «HEJ» [9]на номере. Привет? Томми ненавидел эту машину. Смотреть, как дети в других автомобилях машут и, прочитав надпись, здороваются с ним. Не меньше его раздражало и то, что он не мог принять вызов, пошутить в ответ.

Томми не моргая смотрел прямо перед собой. Мимо прошла встревоженная мамаша, успокаивая плачущего в коляске ребенка.

Потребность в отцовстве Томми в себе подавил. Проблемой оставалось настроение: он устал злиться. Мамаша скрылась из виду, Томми закрыл глаза, потер переносицу, снова открыл их. Как будто желая подразнить его, Бог прямо перед служебным автомобилем посреди улицы поставил фазана. Неуверенного, трусливого самца, глупого на всю свою маленькую недоразвитую птичью голову. Он нервно и хаотично перебирал лапками по грязному асфальту, как будто нетерпеливо ждал, когда его задавят.

Прихожая с тиснеными обоями. Томми снял кожаную куртку и повесил ее на крючок, несмотря на то что Моника все время напоминала ему о вешалке. Затем пошел в туалет.

Висящий живот стал больше, из-за чего Томми теперь не видел его, когда справлял нужду. Юный господин Янссон , всегда называл он его, или Искушение Янссона, когда они с Моникой еще могли шутить. Они и вправду шутили – бо́льшую часть жизни; смех служил связующим материалом между ними. Юмор, наполненный любовью, теплом и легкостью, был кулисами, за которыми скрывалось молчаливое убеждение обоих в том, что жизнь трудна и даже опасна. Но кулисы рухнули, когда Монике поставили диагноз. Шутки и тепло исчезли; остались только растерянность, грусть и большая порция горечи.

Моника сидела на кухне. Томми ненавидел этот театр под названием «Я сильная и веселая». Он не мог принять ни эту игру, ни саму болезнь.

Моника разгадывала кроссворды, пила кофе и пыталась делать обычные вещи. Но ее правая рука уже не слушалась, речь стала медленнее, и ходить она могла только на костылях, отказываясь от роллатора [10], который предлагала ей социальная служба. Но теперь это стало вопросом времени.

– Привет, Томми.

Она медленно и с трудом выговаривала слова. Она улыбнулась, но только половиной рта. Удар в сердце – он любил ее.

Томми налил себе кофе и сел за кухонный стол. Он говорил ни о чем, пил, без особого успеха помогал Монике отгадывать кроссворд. Потом она произнесла его имя мягко и как будто с мольбой. Томми. Попытка проявить любовь и при этом привлечь его внимание. Милый Томми, послушай.

И он знал, к чему она клонит. К практическим вопросам, о которых он должен знать к моменту ее смерти. О том, как действовать в разных ситуациях – например, покупка продуктов, бюджет на одежду для девочек, их менструальные циклы, контакты с учителями в школе… Список был длинным. Томми не хотел думать об этом. Он встал.

– Куда ты? – Она жалостливо смотрела на него.

Он не ответил и, как всегда, сбежал в подвал. Лестница туда вела темная и узкая, как и его чувства сейчас.

Томми сел за небольшой письменный стол в мастерской, откопал в ящике прозрачную бутылку и отпил несколько глотков. Ядреный вкус джина. Он положил бутылку обратно и из этого же ящика достал папку.

В ней лежали выписки со счетов в странах с диктаторскими режимами. Два – в Западной Африке, один – на Ближнем Востоке. Чертовски дешево, но при этом надежно и без налогов. Суммы были невероятно огромными.

Полгода назад в квартире в районе Сёдер [11]оказались Томми и двое его коллег – Гунилла Страндберг и Ларс Винге. Томми застрелил обоих. Винге не доставил особых проблем – парень был жалким, полным неудачником. Выстрел в висок, замаскированный под самоубийство , представлялся почти одолжением. С Гуниллой дела обстояли хуже. Друг, коллега, напарник. Именно ей принадлежали деньги, которые теперь ослепляли его в виде выписок. Он был вынужден убить, они никогда не могли поделить добычу. Он знал ее, он знал себя. Прелесть новизны редко когда сохраняется надолго.