Лариса Соболева - Гербарий из преступлений

Вдалеке обозначился рассеянный свет фар. Постепенно лучи становились гуще, вскоре и машина показалась, остановилась у гаража. Хижняк, насвистывая, открыл замок, отвел сначала одну створку железных ворот, затем другую…

– Ну, здравствуй, Демид Харитонович, – вырос перед ним Никита.

– Кто это? – струхнул Хижняк. Разглядел Никиту, успокоился, так как перед ним не грабитель был. – А, это ты, Огарев? Мне не до тебя, устал я.

– От чего устал? – спокойно спросил Никита. Буба еще не подозревал, с какой целью тот пришел к этому дому, но спокойствие друга удивило его. – Ты хоть когда-нибудь работал, чтобы устать?

– Ты почему мне «тыкаешь»? – ощерился Хижняк. – Ты кто такой? Забыл? Так я напомню. Ты шваль, фашистский прихвостень, помни об этом. И пошел вон.

– Я к тебе не разговаривать пришел, а… тоже напомнить. Брата моего помнишь? А остальных, кому могилой стала шахта, помнишь? А сам туда не хочешь?

– Ты что, угрожаешь? – хмыкнул Хижняк. – Ублюдок недобитый. Ох, нет товарища Сталина на вас, предателей, правильно он рубил всех под корень. Завтра же уволю тебя!

– Я пришел тебя убить.

Буба вздрогнул от выстрела. Выстрел показался невероятно громким, он будто прозвучал на весь город.

– За брата! – Второй выстрел. – За ребят! – Третий выстрел. – За меня! – Четвертый. – За семь лет каторги! – Пятый. – За ублюдка! – Шестой. – За шваль! – Седьмой.

Буба смотрел, как вылетает огонь из дула, вздрагивал после каждого выстрела и не понимал, почему Хижняк стоит. А он стоял столбом! Буба подумал – пули, наверное, холостые, захотелось Никитке попугать начальника, не подумал, дурак, что завтра загремит на нары… И вдруг Хижняк после седьмого выстрела рухнул. Послышались крики:

– Стреляют! Караул!

Никита стоял над телом Хижняка и не думал убегать.

– Бежим! – кинулся к нему Буба.

– Шпионил?! – очнулся Никита.

– Да! – зашипел Буба, увлекая его за собой. – Чтобы с тобой беды не приключилось. Да шевелись ты! Я лаз знаю.

Больше уговаривать не пришлось, так как в доме пошло оживление, Никита и Буба кинулись наутек. Отбежав достаточно далеко, они приостановились, шумно дышали.

– Ты что наделал? Идиот! – ругался Буба. – Начнут разбираться…

– Отстань. Я этого часа долго ждал.

– Значит, так! – соображал Буба. – Я пришел, ты был дома, мы слушали радио…

– На радио попадемся, – перебил его Никита. – Мы не знаем, какая передача была, что в ней говорилось.

– Тогда не надо про радио, – согласился Буба. – Я пришел, мы поужинали, я поиграл тебе на скрипке, потом легли спать.

– А если Кузьма раньше нас пришел?

– Кузьма, черт! – застонал Буба. – Ну, ты и дурак! Какой дурак! Скажем, ходили… Куда мы ходили? Пошевели мозгами!

– Не гоношись. Может, Кузьма еще не пришел.

– Ну, зачем, зачем ты это сделал?!

– Кто-то должен был убрать эту сволочь. Таким человеком стал я, – угрюмо ответил Никита.

Они пошли размеренным шагом к дому, некоторое время молчали, а думали об одном и том же – о Хижняке.

– И я не жалею! – неожиданно сказал Никита. – Следующий поостережется измываться над людьми.

Буба снова начал ругаться, теперь уже без пауз. Огарев не произносил ни слова, шел молча. А дома с облегчением вздохнули – Кузьма не вернулся.

– Я могу понять, за что Огарев убил Хижняка, – сказал Щукин. – Хотя самосуд – удел дикарей. А Фрола Самойлова за что? Как он мог?

– Да не собирался он убивать его, даже не думал об этом.

– Но убил.

– У вас, молодой человек, так просто выходит. Убил… А если… наказал?

– Простите, он не имел морального права наказывать. Представьте: завтра все кому не лень будут наказывать обидчиков… Вам не страшно?

– А за что нас наказали? Вы мне ответите? Я даже не беру в расчет концлагерь, то война была, у нее собственные правила. А после войны за что?

– Понимаю, в вас боль и обида за перенесенные страдания говорят…

– Только не надо пышных фраз! – покривился Софрон Леонидович. – Я их наслушался за свою жизнь. Хорошо, я попробую настроить вас несколько иначе по отношению к Никите. Не все так просто, как вам видится. Боль… Что вы о ней знаете? Не перебивайте, я предвижу вашу следующую фразу, лучше слушайте, а там… как хотите, думайте. Когда нас пронесло после расстрела Хижняка, то есть мы не попали под подозрения, Никита уехал на Север, оттуда писал письма. Это были великолепные, полные метафор письма… Вы, простите, знаете, что такое метафора?

Щукин оскорбился до глубины души, но, как человек воспитанный и прощающий старшему поколению бестактность, сострил: