Лариса Соболева - Гербарий из преступлений

– Интересно, – буркнул Щукин, которого не интересовали никакие инструменты. Прокуратуру если и интересуют скрипки, то только в одном случае – когда их крадут, да и то если скрипки представляют историческую ценность. – Так вы начали заниматься игрой на скрипке уже взрослым? Я слышал, надо с детства…

– С детства я и занимался, с четырех лет. А потом началась война… все и пошло прахом. Но мечта осталась. А как смотрели учителя на меня! О, вы не представляете. Мои руки ворочали уголь, и вдруг я имел наглость взять в эти руки скрипку. А вот имел! В конце концов, я не в музыканты готовился.

Архип Лукич прошелся по комнате, задержался у шкафа с книгами.

– Могу предложить только чай, – сказал Софрон Леонидович. – Кофе не пью, у меня часто подскакивает давление. Спиртное не пью в одиночестве по той же причине. И не держу. Не дай бог, гипертонический криз – кто поможет? Ведь один живу.

– Насколько я знаю, у вас есть близкие друзья, которые не оставят вас в беде, – ввернул Щукин, так как пора было приступать к делу.

– Вы правы, – улыбнулся он. – Друзья у меня великолепные. Всех троих детей Тригубов я нянчил и считаю их внуками. Так чай будете?

– Конечно. А давайте на кухне? Нас всего двое, не стоит церемониться.

Занятная деталь – Софрон Леонидович облачился в фартук, следовательно, человек он аккуратный. М-да, Буба… Неужели он продолжатель вендетты Огарева?

– Чем же я могу быть полезен прокуратуре? – спросил Буба.

– Скажите, а как вы лично относитесь к Валентину?

– Он муж Музы, и этим все сказано.

– И все-таки вы не ответили прямо. Скажите, замечали вы в Валентине негативные стороны? В него ведь стреляли… Наверное, он что-то натворил?

– Не знаю, что он там натворил, но я отношусь к нему… ровно.

– Но почему, почему ровно? Знаете ли, в вашем ответе присутствует двойной смысл. И все Тригубы обтекаемо говорят о Валентине. Отсюда напрашивается вывод, что его в семье Музы не любят.

– Вы ошибаетесь. Дело в том, что Валентин сам не очень стремится сблизиться с семьей жены, предпочитает отдаленность.

– Может, потому, что его недолюбливают? – подлавливал собеседника Щукин.

– Да кто вам сказал, что его недолюбливают? – довольно темпераментно воскликнул Софрон Леонидович. – Не навязываются, так будет точнее.

– А конфликт со Станиславом Тригубом? Разве он не повлиял на отношение семьи к Валентину?

– О нем уже все забыли. У кого не случаются конфликты?

Софрон Леонидович налил чаю себе и Щукину, поставил на стол блюдце с нарезанным лимоном, сахар и сливочное масло с батоном.

– Извините, больше ничего деликатесного нет, я собираюсь на дачу.

– Хм, – усмехнулся Щукин, беря чашку. – А хотите, расскажу небольшую историю? Жил-был один человек… скажем, по фамилии Самойлов, а имя… имя дадим ему Фрол… – Софрон Леонидович всего-то поднял на него настороженные глаза, и более ни один мускул не дрогнул на его лице, а заинтересованность все же просматривалась. А Щукин продолжал: – И вот этого Фрола Самойлова убивают семью пулями в шестьдесят первом году. Из пистолета «вальтер». Проходят годы… Вам интересно?

– Не так чтобы очень…

– Но я все же продолжу. Однажды сын Фрола… допустим, его звали Георгием, после совещания на заводе возвращался на личном транспорте… Забыл, какой марки была у него машина?

– Не помню, – выпалил Софрон Леонидович.

– Не помните! – поймал Бубу Щукин, тот нахмурился. – А вот я вспомнил – «Волга». В нашей стране это была крутая тачка, символ благосостояния. Может, дальше сами расскажете, ведь вы… были очевидцем… или соучастником?

– Бросьте! – подскочил Софрон Леонидович. – Несете, простите, ахинею! Соучастник! Нет, я не был соучастником, слышите? Не был!

– Но вы знаете, как Никита Георгиевич Огарев убил сначала… Хижняка. Случилось это в шахтерском городе, где вы оба отбывали наказание без вины. Он застрелил Хижняка семью пулями из пистолета «вальтер». Затем по прошествии нескольких лет Никита застрелил Фрола Самойлова. И еще через несколько лет застрелил его сына, Георгия Самойлова. Почему он это сделал?

– Какое отношение те события имеют к Валентину?

– Не догадываетесь?

Софрон Леонидович был потрясен, с минуту он молчал, а внешне стал похож на ежика, выставившего во все стороны колючки. Но вот он уперся в Щукина пронизывающим взглядом, словно пытался понять, кто перед ним. А перед ним сидел просто человек, следователь, а не пугало. Наконец колючки пригладились, Софрон Леонидович, медленно болтая в чашке ложкой, спросил: