Сергей Бурый - Млн знаков под потолком

Не нужны мне эти усы. Будет новый Матвей Колесников, непонятно какой, но не такой, как раньше.

— И это я не для тебя, для себя.

Сказал в пустоту. Надеюсь, этот маньяк прослушивает пустоту.

— Пошел ты.

Канцелярский нож оказался достаточно тупым. Больно, но нельзя останавливаться.

— Пошел ты.

Вместе с усами срезал часть кожи. Кровь потекла в рот, почувствовал ее железный вкус.

— Пошел ты.

Не закричал даже, зарычал. В ярости стал бить кулаком по печатной машинке.

— Пошел ты, пошел ты, пошел ты.

Сел на пол, обхватил голову руками, стал раскачиваться.

Чем я занимался в своей жизни? В садике не любил манку, радовался, когда давали запеканку с разбавленной сгущенкой. В школе был нелюдим, надо мной даже не издевались, потому что я ничем не выделялся — ни прыщами, ни маленьким ростом, ни толщиной, ни умом. Просто ходил в школу, делал уроки. Считал, что хорошо пишу, придумывал в голове рассказы, но как-то не решался записать. Кроме меня только в Петербурге найдется тысяч пять таких выдумщиков, и все они лучше. Да кто я такой, чтобы быть писателем?

Так я тогда думал. Это сейчас я понимаю, что любой сантехник гораздо лучше писателя. Сантехник останавливает поток из канализации, а писатель этот поток создает. Я видел несколько писателей в своей жизни, и все они были мерзкие, высокомерные, хотя написали какую-то чушь, которую прочитали сто человек, и то из вежливости.

— Ты хочешь, чтобы я был похож на этих придурков-писателей?

Но ведь меня всегда тянуло туда, просто я не решался сделать хотя бы шаг. Механически делал свою работу, писал бессмысленные статьи, что-то отключив в себе.

— Значит, ты хочешь, чтобы я включился?

Он даже не понимает, о чем я. В чем смысл? Ладно, я могу попробовать, другого выхода нет: либо писать, либо ждать, пока потолок сделает меня начинкой бетонного сэндвича.

Хруст. Потолок снова опустился. Как вовремя!

Начну писать. Что? Не знаю? «Сначала был день, потом была ночь». Пусть это будет первой фразой. Чем абсурднее, тем лучше.

— Сломалась.

Похоже, я сломал печатную машинку, когда бил по ней кулаком.

— Хорошо, значит, я просто лягу и умру.

Взял печатную машинку, поднял ее над головой и со всей силы бросил вниз. Разлетелась.

Открыл банку консервов, немного поел и лег на пол.

Кажется, у меня появилась очень светлая мысль и я знаю, как выбраться отсюда…

Из вентиляционной трубы выпала ручка и несколько запасных стержней. Понятно, он хочет, чтобы я писал от руки. Это уже совсем дико.

Когда я последний раз писал ручкой? Разве что расписывался на каких-то бумагах. Когда последний раз видел стержень? Очень давно.

— У меня плохой почерк, разобрать будет трудно.

Взял лист и начал писать. Как там было? «Кончился срок. Тиран собирал вещи, чтобы вернуться домой. Он взял свои тапочки и долго смотрел на них. Они всегда ему нравились. Несмотря на безграничную власть, тиран тоже был человеком, и особенно чувствовал это, когда из-за диабета ему приходилось отказываться от утренних оладьев».

— Такой бред тебе нужен, да?

Чтобы написать это от руки, ушло минут пять. Такими темпами ничего не успеть. Скомкал и выбросил в угол.

О чем писать? Когда-то у меня была идея масштабной книги о нескольких поколениях людей, живущих в небольшом поселении на отшибе мира. Они как бы открывают этот мир заново, им помогают в этом бродячие цыгане, которые приносят разные обыденные вещи вроде магнита или льда под видом великих новейших изобретений. Я рассказал об этой идее одному приятелю, но он сказал, что такое никто не будет читать.

Меня не покидает мысль, что я могу выбраться отсюда совсем скоро. Но не сейчас. Это будет слишком подозрительно. Надо сделать вид, что я принял условия, а потом совершить задуманное.

Несколько раз в жизни я все-таки пытался писать рассказы. Один как раз про жизнь тирана после того, как он отошел от власти. Написал всего три абзаца. Остальные тоже бросал после нескольких строк.

Дома у меня была мясорубка «Уралочка». Почему была? Есть. Сначала я пытался крутить мясо, но оно получалось частично черным. Окисление металла. В итоге я стал покупать готовый фарш в магазине, а мясорубку оставил на столе и перекручивал в ней газеты, журналы и прочую бумажную продукцию, которая меня раздражала, в том числе «Вечерку». Страницы со своими статьями я перекручивал с особым усердием. В мясорубку отправились и четыре недописанных рассказа.