Инна Бачинская - Мадам Осень

— Подождите, вы хотите сказать, что какой-то псих читает Сунгура, а потом убивает? — удивился Абрамов. — К вашему сведению, меня это нисколько не удивляет. Я всегда подозревал, что это не литература. Это наркотик. И сериалы эти тупые… Вместо того чтобы читать…

— …высокие образцы вроде твоих исторических романов! — перебил Добродеев.

— Леша! — Монах сжал плечо Добродеева. — Нам нужна помощь, Валерий.

— А что я могу? Это не я… ножницами. Или вы надеетесь, что я… как это называется на криминальном сленге — расколюсь? — Он ухмыльнулся.

— Нет, Валерий, мы знаем, что это не ваших рук дело, — терпеливо объяснил Монах. Добродеев негодующе фыркнул.

— Что тогда?

— Путем сопоставлений… разных сопоставлений, мы пришли к выводу, что убийства совершает человек, имеющий доступ к рукописям Сунгура, а таких, согласитесь, немного. Домашний круг и сотрудники издательства.

— Вот вы куда гнете! Дальше что?

— Вы не могли бы сообщить нам имена лиц, которые имеют возможность прочитать романы в рукописи? Редакторы, корректоры… не знаю, кто еще. Всех. Можете?

— Могу, — неохотно сказал Абрамов. — Но я слышал, что убийство в «Братиславе» совершила женщина.

— Ночью в спальне Алены тоже была женщина, — ехидно сказал Добродеев.

Абрамов сделал вид, что не расслышал. Монах достал из папки лист бумаги и ручку.

— Пожалуйста, Валерий.

Абрамов небрежно черкал имена потенциальных подозреваемых, Монах и Добродеев молча наблюдали.

— Вот! Только имейте в виду, лично я их не читал.

Монах пробежал глазами имена, передал листок Добродееву. Всего там стояло четыре имени: Зотов, В. Абрамов, Н.Я. Крутая, Дронов.

— Савелия Зотова вы знаете, не мне судить, убивает он или не убивает, — Абрамов ухмыльнулся. — Я, как уже упомянул, эту литературу не читаю принципиально. Корректору Неониле Яковлевне Крутой шестьдесят семь, не думаю. Второй корректор, Дронов, уволился… вряд ли. Особого интеллекта на лице не наблюдается, кроме того, он все время слушает…

— Слушает?

— Слушает. Что — не знаю! Все время в наушниках… может, музыку. Такое впечатление, что отгораживается от всех… странная личность.

— Как долго он у вас работал?

— Года два, кажется.

— Почему уволился?

— Не интересовался.

— Сколько ему лет?

— Лет сорок — пятьдесят. Плюгавый и лысый. Я видел его всего несколько раз.

— Понятно. Валерий, я хочу, чтобы вы взглянули на эти фотографии, возможно, кого-нибудь узнаете. Это студенты вашего вуза, нас интересуют те, кто остался в городе. — Монах разложил перед Абрамовым старые фотографии. — Вы помните этих людей?

Абрамов потянул к себе фотографии, впился взглядом. При виде Алены лицо его помрачнело.

— Помню. Это Рома, это Светка Дудко, это Волоша… фамилии не припоминаю, — начал он. — Это Гриша и Яша, кликуха Сиамские близнецы, записные юмористы, редкие идиоты… вроде этих… — он пощелкал пальцами, — эстрадных старух; эту не помню, эта страшная дура; этого вышибли за неуспеваемость. Вот эти трое бегали за Аленой… и этот тоже… козел! Этого не помню совсем, или… подождите, он был на пару курсов моложе, помню, видел на общих собраниях… кажется. Да! Печатался в студенческом альманахе… какая-то туфта! Нас, студентов третьего курса, заставляли писать рецензии. Ну, я ему написал! — Абрамов ухмыльнулся. — Точно, он. Имени не помню. И на семинаре Сунгура я его видел, он вопросы задавал, так и лез. Потом, кажется, бросил… больше не попадался. Черт! Вспомнил! Сашка Дронов. Дронов?! — Он потрясенно уставился на Монаха. — Не может быть! Он же был совсем другой… я его не узнал!

— Спасибо, Валерий, вы нам очень помогли, — сказал Монах после непродолжительной паузы.

— Вы думаете, это ваш «книжный» убийца?

Монах пожал плечами.

— Я свободен? — высокомерно спросил Абрамов.

— Пока свободен. А письма с могилой ты зачем Алене посылал? — вдруг выпалил Добродеев.

— А ты докажи! — Абрамов поднялся, кивнул Монаху, проигнорировав Добродеева, и пошел к выходу.

— Творческих удач, графоман! — сказал Добродеев ему вслед.

Абрамов, не оборачиваясь, завел руку за спину и показал средний палец.

— Убью! — Добродеев вскочил с места и бросился бы следом, не схвати его Монах в охапку. Со стороны казалось, что они не то обнимаются, не то дерутся.

Тяжело дыша, Добродеев плюхнулся в кресло и схватил бутылку с водой. Припал жадно, не заметил, что облился. Со стуком поставил бутылку на стол, утерся рукой и сказал:

— Ну, не гад? Ядовитая гадина! Никогда не понимал, как Савелий с ним уживается. Бедная Лара! С такой гиблой генетикой… бедная девочка. Алена тоже хороша! Любовь, сродство душ… Как она могла с этим… он же псих!