Array Журнал «Фантастика и детективы» - Фантастика и Детективы, 2013 № 08

Я кивнул и потянулся за кроссовками. Разберемся. Марина Тесникова — моя соседка, с которой я уже четвертое утро не пересекался на лестничной клетке.

Приступ. Раскаленный стержень боли, шипя от прикосновения к влажной плоти, вонзается под лопатку, течет снизу вверх, прожигает внутренности, взрывается, спазмами рассыпается в паху. Это неправда, её нет, она придумана. Врач говорит: их нет, мои болевые припадки — лишь фантомы перенесенных страданий. Это все мозг, воспаленное сознание, ненавижу, проклятая психосоматика — половины из этих мучительных ощущений не существует. Не существует!

Но как же больно…

Выпрямляюсь, смахиваю пот со лба, делаю несколько глубоких вдохов.

Волнение успокаивается, медузоподобные серферы, расслабленно шевеля отростками, зависают над бездной. Когда-то я восхищался вместе с ними каждому новому всплеску, любовался, как переливаются от эйфории скользящие по волнам тела, переселялся в их мир, мир боли и радости. Только так и спасал рассудок. Спас ли?

— Плохо? — интересуется Павлович с водительского сиденья.

Пошел ты к черту — я молчу. Участковый глядит в окно.

— Смотри!

Карточным веером — фотографии. Цветные, глянцевые. Панорамные и опознавательные. Это портфолио — не для слабонервных. А для газет — в самый раз.

Её били чем-то тупым и тяжелым, скорее всего — камнем. Лицевые кости смяты, раздроблены, кровь смешана с грязью, одежда порвана, но я узнаю — Марина.

Безумие. Кабинет у оперов потертый и грязный, даже хуже, чем моя квартира. Почему-то вспоминается война. Это только говорили — миротворческая миссия, но все понимали, как оно называется на самом деле.

Окопы, пыль, пепел, контузия. И помещение, обычное подвальное помещение, темноватое, влажное и в то же время педантично, хирургически чистое, пропитанное запахами страха, нечистот и антисептиков. В котором я провел целую жизнь. В котором я познакомился с серферами.

— Давай-ка я расскажу! — Павлович наклонился надо мной и дохнул легким перегаром. — Плен, душевная травма, кстати, ведь до сих пор неизвестно, как ты сбежал…

Никто этого не знает, даже я сам, помню только, как в какой-то момент очнулся хромающим через пустыню. Не думаю, что я мог сбежать, скорее всего — отпустили. Но дело не в этом — опера смогли получить доступ к моему личному делу. Настырно копают — а ведь наши ведомства обмениваются такой информацией неохотно. Впрочем, что я для них теперь — израсходованный материал. Для всех материал, но для ментов — перспектива.

— Потом, как его, вьетнамский синдром, инвалидность, реабилитация…

Вьетнамский синдром — это другое. А у меня — набор диагнозов посложнее. Ты, мля, сынок, про такие болезни даже в кино не слышал.

— Олег, — Павлович постучал пальцем себе по виску, — возможно даже, ты не всегда осознаешь, что делаешь. Ремнями на ночь пристегиваешься — себя самого боишься? Может быть — бесы вселяются? Голоса говорят с тобой в темноте?

— Я н-не тот, кого в-вы и-щите.

— А кого мы ищем?

— Я м-мог бы помочь. Но ех-хать туда, г-де всё п-произошло.

Смех.

— У тебя будет возможность — на следственном эксперименте. Проверка показаний на месте называется. Если докажут невменяемость — это не тюрьма, это просто больничка. Оформлять?

Я покачал головой. Никому никогда не рассказывал про серферов — скорее всего, я их просто выдумал, тварей, охочих до всплесков страданий в океане людских эмоций. Гурманов боли. Тогда придумал, не мог не придумать, а сейчас придумываю себе боль, чтобы их прокормить. Как, и кому можно рассказать об этом?

— Нет, всё н-не так. Меня в-ведь уже п-проверяли.

— Проверяли, — согласился опер, — и ничего не нашли. Когда к тебе издалека приезжают искать без вести пропавшего, ты говоришь — жив он еще или уже мертв. Иногда угадываешь, а иногда проверить твои слова не представляется возможным. А когда к тебе обращаются местные — ты, бывает, еще и определяешь местонахождение трупа. Ты, типа, что-то там чувствуешь, да?

Типа да.

— Э-то т-рудно объяснить. Б-боль — к-как волны. Ин-интерференция. Зат-тухание, ш-штиль, когда труп.

— Да-да-да. С-сказки в-венского л-леса, — передразнил меня штатский. — А знаешь, что говорит статистика?

Я покачал головой — нет.

— А все просто — количество потеряшек за то время, что ты поселился в нашем районе, увеличились втрое. Олежек, ты за последний год разыскал шесть жмуров. Еще троих мы нашли без тебя. Итого — девять! До тебя у нас в самые урожайные времена больше четверых не набиралось. Интересно? Конечно, часть из них списали на несчастные случаи, а все убийства совершены разными способами, и тот минимум найденных улик почти никак с тобой не связан, вот только и алиби у тебя тоже ни разу не было?