Array Журнал «Фантастика и детективы» - Фантастика и Детективы, 2013 № 08

Почти придя в себя, возвращаюсь домой. Странно, опять не встречаю в подъезде Марину. Она работает на другом конце города, поэтому соседка выбирается из дома, как я — ни свет ни заря. Задумываюсь — нет, сегодня не выходной день и не праздники. В свои тридцать три года я — неработающий пенсионер, и мне трудно навскидку сориентироваться — какой идет день недели. Легко тем, кто с понедельника начинает обратный отсчет трудовых будней, но для меня цифры в календаре давно перестали что-либо значить — о наступлении зимы, например, я узнаю по снегу на улице. Бесполезной приметой окончания недели служат встречи с Мариной. То есть их отсутствие.

В рабочие же дни эти мимолетные свидания закономерны. Обычно я киваю, а она тяжело вздыхает в ответ. Наверное, в такие моменты девушке хочется сказать, что я снова кричал ночью. Громко и жутко, местами переходя на визг. Не говорит — сердобольная, зато её мать, плотная, бульдожьей наружности тетка, на эту тему высказывается при каждом удобном случае. Мать её. Не знаю, что невыносимее — безмолвное милосердие дочки или возмущенная трескотня этой толстожопой лярвы. Впрочем, уже четвертый день возвращаюсь с пробежки в одиночестве — может, девчонка прозаически заболела. Или нашла другую работу, поближе. Хорошо бы, с работой, потому что я уже подумывал сдвинуть утренний моцион где-нибудь на полчаса раньше — чтобы вообще ни с кем не пересекаться.

Поднимаюсь по лестнице, скрипя коленями, открываю разболтанный дверной замок, снова иду в ванную. Душ, полотенце, таблетки…

Одним словом, за исключением Марины, вполне обычное начало моего заурядного дня.

Газеты, газеты, газеты. Любой редактор подтвердит, что самая популярная рубрика, не считая анекдотов, — криминальная хроника. Она интересует, конечно, сильнее динамики цен на баррели. И, если бы не основы приличия, в передовых колонках размещали бы фотоотчеты с мест преступлений. Яркие и жесткие — с кровью и кишками. Такое мы читаем взахлеб, манилово, слабость людской натуры, а особо восприимчивые даже коллекционируют вырезки.

Я — не читаю, не переношу подобных заметок, не хочу видеть их боль. Мне без того хватает с избытком. Не хочу, чтобы и эта становилась моей, или боюсь, но отстраненно замечаю, что таких статей все больше и больше. Миром правит боль, она вокруг, она соприкасается, скользит по синапсам от носителя к носителю, и серферы безмолвно ликуют. Множится их океан боли.

Мобильник запиликал, когда я, листая вчерашнюю газету, разжевывал завтрак из таких же традиционных, как всё моё утро, резиновой консистенции яичницы и крепкого кофе. Очень крепкого кофе — наверное, кофейного аналога чифира. Я отложил газету — в ней не было ничего интересного, как не было, скорее всего, ничего интересного и в звонке. Мне не звонят просто так, чтобы справиться о здоровье или посплетничать — я не тот собеседник. Или ошиблись номером, или хотят поделиться. Ни свет, ни заря — поделиться болью, и я приму её, ничего не могу с собой поделать.

— Д-да.

— Олег? Простите, не знаю отчества…

Тихий, дрожащий, женский голос. Они всегда говорят тихо и трепетно — звонящие мне женщины. Мужчин на той стороне приходится слышать редко — мы, мужчины, прагматичны, мы не умеем признавать в себе слабости веры.

— П-просто Олег.

— Мне посоветовали…

Пауза. Я могу помолчать в ответ. Выслушать всхлипывания и посочувствовать авансом — мне ведь не звонят просто так. Только зачем все это?

— Да, я м-могу. Но ничего н-не обещаю.

И она начинает рассказывать. Сбивчиво, вспоминая ненужные мне подробности, захлебываясь от неинтересных мне эмоций. Вроде бы — о сыне? Не вдаваясь, вяло ковыряю в тарелке, но и не прерываю — пусть выговаривается. Зато потом нам обоим будет проще.

— Для этого нужно встретиться?

— К-конечно, — я называю место, в парке, — когда вам у-добно.

Договариваемся о времени — ей надо как можно быстрее, потому что оно, время, как всегда, не терпит, но добраться сюда у неё получится только после обеда. Хорошо — мне-то некуда торопиться. Рассказываю, как я выгляжу — не думаю, что женщина ошибется, когда увидит — я похож на мертвеца, выбравшегося из закоулков своего парка-кладбища. Предупреждаю еще раз, что, скорее всего, конкретного ничего не почувствую, но на единственный, самый для неё главный вопрос, отвечу. Опять же — «скорее всего».

Только на вопрос жизни и смерти, но никаких где, как и, тем более, почему. Мои серферы обычно делятся только радостью. Их радость — это чья-то боль и моё безразличие.