И герцог схватил зеркало и посмотрелся в него.
— Зря ты это сделал, — с усмешкой покачал головой Радомир, глядя на жалобно каркающую на подоконнике взъерошенную чёрную птицу. — Даже если и догонишь, не одолеть ворону ястреба. А любящих глаз, способных тебя расколдовать, во всей империи не найдётся.
Мира твари
Вадим Вознесенский
Вадим Вознесенский
27 февраля 1975 г.
~
Да, он мог бы рассказать о ней. О боли, настоящей, взрывающей плоть, перебирающей аккорды на струнах-аксонах ржавым скальпелем-медиатором. О Боли-богине, от ласкового касания которой в судороге выворачиваются суставы и рвутся связки, а от нежного поцелуя крошатся зубы, и обнаженные черви-нервы извиваются на осколках костей. О, он смог бы многое рассказать — он знал о ней всё.
О ней могли бы рассказать его соседи — те, которые зажимают по ночам уши, прячут головы под одеяла, а утром, встречая его на лестничной площадке, стискивают кулаки и нервно отводят взгляд.
О ней доложат этикетки на пузырьках, флаконах, коробках, ампулах, таблетках, что разбросаны у него по шкафам и ящикам, в серванте и на кухне, в ванной, на журнальном столике, на полу, везде. О ней напомнят толстые кожаные ремни на его кровати и мокрые рваные простыни.
Расскажут любому, кому вдруг захочется о ней узнать. Но он не рискует делиться такой информацией. Соседи знают, что ничего нельзя с ним поделать, и втайне мечтают продать квартиры. А пузырьки, ремни, простыни остаются незамеченными — у него редко бывают гости. Почти никогда.
Утро начинается как всегда.
Солнце находит щель в плотной ткани штор и пытается одолеть сумрак комнаты. С моим беспокойным сном оно справляется легко, и я лежу несколько минут, привыкая к неяркому свету. Прислушиваюсь к себе — состояние, вроде бы, не хуже обычного. Расстегиваю пряжки на груди, пояснице и голенях, поднимаюсь, тщательно выверяя каждое движение, массирую отекшие ступни и медленно, превозмогая ломоту в опухших за ночь суставах, волоку себя в ванную. Каждую секунду на планете умирает тридцать пять человек, что мне до них — сейчас я пытаюсь ожить.
Вставать приходится очень рано. Во-первых, для подготовки ко дню мне необходимо даже больше времени, чем заношенной проститутке на макияж. Во-вторых, очевидно — чем короче время сна, тем меньше мучительных сновидений. А еще, и это самое главное, к пяти утра практически заканчивается действие всей той химии, которую я, заливая водой, пихаю в себя вечером.
Получасовой контрастный душ слегка приводит в себя и разгоняет кровь по телу. Цена за возвращение чувствительности — боль. Четыре цветные пилюли — фармацевтическая латынь давно для меня превратилась в родной язык, а цветовая палитра — в историю болезни и график приема лекарств одновременно. Проталкиваю застревающие в горле капсулы пригоршней воды из-под крана, и бреюсь — почти на ощупь. Не люблю смотреть в зеркало — не потому, что опасаюсь увидеть что-то ужасное, нет. Но и из приятного там не отражается ничего хорошего. Никогда не смог бы заглянуть себе в глаза — омерзительно. Бреюсь и боюсь порезаться — руки, вдобавок ко всему, подрагивают.
Когда заканчиваю в ванной — перекур, так и не смог отказаться от сигарет. Это не самое великое зло, вопреки которому стоит терпеть лишения. И вообще — я противник здорового образа жизни, а всё, что мне приходится делать, что выглядит очень правильным с точки зрения health promotion, я делаю только для того чтобы бесцельно просуществовать ещё один день. Разминка, массаж и пробежка в парке неподалеку.
Парк огромный, старый и запущенный — лет пять назад его попытались привести в порядок, но энтузиазма у муниципалитета хватило от силы на четверть территории. Лучше бы они вообще ничего не делали — мне больше нравятся нетронутые, дикие уголки. В газете писали, что где-то на площади нынешнего парка изначально было городское кладбище, и добрых полтысячи лет место принадлежало покойникам. Но при коммунистах градостроители пригнали сюда бульдозеры, сравняли могилы с землей, воткнули саженцы тополей и аттракционы с киосками, а гранитные памятники выкорчевали и использовали неподалеку — под фундаменты новостроек.
Все бы ничего, но в парке, ходят слухи, после этого воцарилась хреновая энергетика. Не знаю. Ничего такого не чувствую, мои серферы равнодушны к эманациям мертвых — они тянутся к боли живых. Сейчас серферы расслаблены и ленивы.
Читать дальше