Буало-Нарсежак - Алая карта

Не успев закончить, я мысленно обругал себя: «Да что с тобой такое, старый болван?! Разыгрываешь сердцееда, а сам похож на траченного жизнью сенбернара. Не лезь с глупыми предложениями!»

— Это невозможно! — К моему великому облегчению, она ответила мгновенно и совершенно твердо. — Вы очень добры, и я ни за что не сделала бы вас объектом его взбрыков. Знали бы вы, какой он ревнивый собственник…

Она открыла сумочку, достала пудреницу и быстро провела пуховкой по лицу. От этого судорожного жеста у меня защемило сердце: он напомнил мне Арлетт. Я тоже, сам того не понимая, вел себя как ревнивый собственник. Теперь мне некого мучить, я превратился в безработного палача! Я встал, с трудом сдерживая желание расхохотаться.

— Позвольте откланяться, дорогая мадам. Увидимся завтра вечером.

— Прощайте, мсье Эрбуаз.

Отчего я так взбудоражен, на что злюсь и почему одновременно чувствую удовлетворение? Я не решился перевести разговор на Жонкьера — и не знаю, какой была бы ее реакция. В действительности я и не хотел этого знать. Правда в том, что мне было практически невозможно поверить в ее виновность. Да и вечер мы провели очень приятный.

Пустой день! В детстве бабушка говорила: «Вечно ты маешься, не знаешь, чем себя занять!» Сегодня у меня с самого утра было такое же чувство, я не знал, куда себя деть, и вышел в город. Интересно, в каких магазинах делает покупки Люсиль? Я посетил «Призюник», прогулялся мимо модных бутиков — просто так, без всякой цели. Чего я хотел? Встретить ее? Проводить, как делает влюбленный мальчишка? Конечно, нет! Хочу сразу внести ясность: Люсиль меня не интересует. Вернее, Люсиль могла бы меня интересовать, будь я уверен, что она убила Жонкьера. Я то уверен в этом — и тогда жизнь приобретает вкус, то не уверен — и жизнь начинает казаться скучной. Я возобновляю мысленное расследование, снова обретаю уверенность и цепляюсь за нее. Призна́юсь, она меня слегка пугает. Эта женщина обязана контролировать любые проявления эмоций, чтобы муж ничего не заподозрил.

Эту — главную! — сторону дела я пока не обдумал. Муж Люсиль — судья. Скольких обвиняемых он допросил за годы службы? Этот человек недоверчив в силу профессиональной привычки. Бедная женщина вынуждена улыбаться, притворяться и быть всегда настороже. Ужасная жизнь! Внезапно я понял, что столкнулся с серьезной нестыковкой. «Несчастный случай» с Жонкьером произошел около десяти-одиннадцати вечера. Но Люсиль в это время читала мужу «Когда Китай проснется» и не смогла бы выйти. Интересно, принимает ли Его честь снотворное? Завтра утром расспрошу Клеманс.

10.00.

Разговор с Клеманс меня успокоил. Запишу вкратце полученные от нее сведения. Квартира Рувров состоит из трех помещений: спальни, гостиной-кабинета-жилой комнаты и маленькой кухоньки — плюс, естественно, ванная и туалет. Председатель ночует в спальне, один, на очень широкой кровати. У него бывают сильные боли, в том числе по ночам, и он не хочет, чтобы кто-то был рядом в такие моменты. Его жена спит на раскладном диване в соседней комнате.

— Он пьет какое-нибудь снотворное?

— Да, и лошадиными дозами, но поди с ним поспорь!

— И в котором же часу судья засыпает?

— Точно не скажу, но, думаю, довольно рано. А почему вы спрашиваете?

— Я тоже страдаю бессонницей — вы это знаете; вот и решил поинтересоваться товарищами по несчастью — вдруг кому-то удалось «приручить» сон.

Итак, все поддается простому объяснению. Когда председатель засыпает, Люсиль может закрыть дверь в свою комнату и делать что хочет, например пойти в кино или прогуляться. Пользоваться центральным входом необязательно, на улицу легко попасть через задний дворик. Мы могли бы встречаться вне стен «Гибискуса».

Я шучу. Предаюсь время от времени фривольным мыслям, примеряя на себя разные роли, чтобы потешить воображение. Ничего другого мне не остается!

Вильбер сегодня к ужину не вышел: видимо, опять разыгралась язва. Мы с Люсиль чувствуем некоторое смущение — так, словно осмелились назначить друг другу свидание на глазах у изумленной публики — и сначала обмениваемся банальными репликами: «Как здоровье мсье Рувра?» — «Как ваш ишиас?» Я говорю о своей болезни с нарочитой небрежностью, чтобы Люсиль не записала меня в категорию немощных старцев. Потом каким-то непонятным образом разговор заходит о библиотеке «Гибискуса».

— Вы были правы, богатой ее не назовешь, — говорит Люсиль.

— Нам необходим человек, готовый серьезно взяться за дело. Здешние обитатели практически не читают. Я было предложил свои услуги, но быстро отступился — по лени и из эгоизма.