Сергей Трахимёнок - Геном Ньютона

То, что это была именно камера, а не комната, Налыгов определил сразу, хотя никогда в камерах не был. Но он был парнем начитанным и знал, какими бывают камеры. Здесь все было классически. Обитая железом дверь, с волчком и кормушкой. Тусклая лампочка в углу. Двухъярусные нары у одной из стен. Стол и табурет у другой, а также сантехническое устройство, которое вопреки всем санитарным нормам было рядом с раковиной для умывания.

Разумеется, первое, что сделал Налыгов, это развернулся, чтобы посмотреть на тех, кто его привез сюда. Но дверь захлопнулась, не позволив ему сделать это.

Налыгов обошел камеру, ощупал стол и табурет на предмет их надежности. Он даже поискал на стенах надписи, которые могли пролить свет на все, что с ним произошло. Но стены были чисты. Правда, на обратной стороне верхних нар было вырезано ножом слово «Зяба». Что оно означало, было непонятно.

Исследовав все, что можно было исследовать, Петр уселся на нижние нары и стал подводить некоторые итоги последних событий.

Итак, его похитили. Это ясно. Какая цель похищения, предположить трудно. Он не олигарх, и выкуп за него никто платить не будет.

Вселяло надежду несколько моментов. Или, как сказал бы его научный руководитель, факторов.

Во-первых, ему завязали глаза. Значит, не хотят, чтобы он видел похитителей, а также место, куда его привезли. Это тоже говорило за то, что его рано или поздно отпустят. Зачем же тогда завязывать глаза?

Во-вторых, с ним обошлись довольно мягко, если не сказать большего, вообще по-джентльменски. Что тоже способствовало некоему успокоению.

Был и третий фактор: а не розыгрыш ли это его коллег?

Хотя времена кэвээновских розыгрышей прошли лет двадцать назад, а то и более.

Да и не в силах его коллеги организовать такое похищение.

Осознав, что в своих рассуждениях он все равно дальше, чем есть, не продвинется (а для того, чтобы продвинуться, нужна дополнительная информация), Налыгов улегся на нары и стал ждать этой информации. А то, что она появится, он не сомневался. Зачем бы в таком случае его сюда привозить?

Морозова везли долго. А может, это ему только показалось. Один раз похитители даже останавливались и раздвинули молнию на мешке, которой он был зашпилен. Но похитителей он не видел, так как лежал на боку. Просто он почувствовал, как чья-то рука пощупала у него пульс на шее. При этом тестирующий удовлетворенно хмыкнул, осознав, видимо, что похищенный не врезал дуба.

Всю дальнейшую дорогу Морозов ничего не предпринимал, чтобы сориентироваться в обстановке, не считал минуты, дабы потом прикинуть, как далеко увезли его от города. Он просто тихонечко скулил, хотя особых причин для этого не было. С ним обошлись корректно и даже в багажнике положили не на голое железо, а на какую-то попону. Почему он думал, что это попона? Наверное, по тому неприятному запаху, который исходил от подстилки. По мнению Морозова, так должны пахнуть именно попоны, которые какое-то время были на вьючных животных, а потом стали подстилками, в том числе и в багажниках современных автомобилей.

Когда машина остановилась, кто-то открыл багажник, вытащил Морозова из него, а потом и из мешка для мусора.

Ему не стали завязывать глаза, а тихо приказали, чтобы он их закрыл. И Морозов честно выполнил приказание.

От этого тихого голоса он пришел в ужас.

Он с детства боялся таких приказаний и угроз, потому что жил в «элитном» доме, построенном на Грушевке. Это был первый дом будущего многоэтажного квартала. Но почему-то другие дома строились медленно, и их пятиэтажка долгое время была окружена частным сектором, в котором, как говорили его родители, жили окраинные бандиты.

Впрочем, сами бандиты имели вполне приличный вид, не ходили шайками, работали в локомотивном и вагонном депо, да и Владику не делали ничего плохого. А вот их дети испытывали истинное наслаждение, поймав его одного по дороге домой или из дома. Один из их предводителей, имевший кличку «Зяблик», никогда не кричал. Он тихим голосом, почти шепотом приказывал Владику измерить спичкой ширину улицы. А потом так же тихо требовал озвучить результат. После чего уже более громко сообщал окружению:

– Молодец, умный мальчик, хорошо считает.

После этого он давал Владику пинка, и они расставались до следующей поимки.

Собственно о чем-то подобном может поведать любой современный интеллигент, живший в многоквартирном доме рядом с домами частными. На языке ученых гуманитариев это называется социализаций. И в этом нет ничего удивительного.