Татьяна Нильсен - Жаба в дырке

– Степан Евгеньевич, семнадцатого отработаешь должок?

– Семнадцатого? – переспросил следователь и закатил глаза, вспоминая, что восемнадцатого его дежурство. – Послушай, Саша, двое суток подряд на ногах, да я же кони задвину! Уже не мальчик, дело к пятидесяти идёт!

– Не прибедняйся, – Александр Колышкин хлопнул приятеля по плечу, огляделся и потянул к окну. – Ты, как тот Карлсон, в самом расцвете сил! Понимаешь, мне надо позарез! У жены юбилей, гостей навалит со всей округи! Вообще, я бы отдежурил, но факт, надерусь! – мужчина поднял палец и перешёл на шёпот. – Ненароком пьяного, заметит начальство, влепит выговор, лишит премии, понизит в звании! Ты под монастырь меня хочешь подвести?

– Нет, что ты, – махнул рукой Аристархов, освободил руку от цепких пальцев товарища, направился к кабинету и кинул через плечо. – Выйду, не бзди!

– А ты, небось, зазнобу завёл? – Колышкин направился следом. – Не хочешь одну надолго покидать? Ох, как понимаю, была у меня одна, ночи напролёт глаз не смыкал!

– Какую зазнобу? – Аристархов резко остановился, от чего приятель неожиданно налетел на него сзади. – У тебя двое детей жена красавица, дом полная чаша, а ты всё о бабах и адюльтерах грезишь!– Степан неожиданно для себя разозлился. – У меня сын тринадцати лет, возраст переходный, как его оставить на две ночи одного без присмотра! Это у тебя бабки, дедки, а мы здесь люди новые, ни родственников, ни друзей, даже соседей толком не знаем. Вырастет мой Петюня и спросит, где ты был папка, когда я в тебе нуждался, а я отвечу, преступников ловил! Только преступники никогда не закончатся, они всегда были, есть и будут, а сын у меня один!

– Ну, завёлся с пол оборота! – обиделся Колышкин. – Не можешь, разговоров ноль, попрошу кого-нибудь, – крупный полицейский перевалился с ноги на ногу и смягчился в голосе. – А про баб, это так, шутка!

– Считай, я твой юмор не слышал. Ничего нет важнее семьи. С чужой женщиной хорошо одну ночь, а со своей женой всю жизнь, – Аристархов перехватил скисший взгляд товарища и убрал менторскую интонацию. – Не обижайся, конечно, отработаю, – примирительно кивнул Степан Евгеньевич. – Душа за пацана болит, никак общий язык найти не можем.

– Да и ты не думай, про баб, я так сболтнул, когда это было, ещё до женитьбы.

Степан Евгеньевич хлопнул коллегу по плечу и, прекращая дальнейшие разговоры, нажал на ручку двери кабинета, возле которого шёл диалог. Аристархов знал, что в Управлении многие в курсе его жизненной истории. Да и как тут не быть в курсе, когда о вопиющем случае талдычили все средства массовой информации не только небольшого города, но и всей области. Несколько лет назад его жену нашли жестоко истерзанной на одной сомнительной квартире. Многие сокрушались, выражали сочувствие мужу и сыну, который в нежном возрасте лишился одного из родителей. Только мало кто знал, а многие подробности вообще остались за кадром, и не стали достоянием газетчиков и общественности. Жена Степана Лауренсия имела корни то ли испанские, то ли португальские, то ли эти щупальца проросли на российской земле из Латинской Америки. Уже после похорон Аристархов пытался разобраться в родословной и выяснил, что тридцать лет назад молодая студентка забеременела от жгучего иностранного сокурсника. Жениться потомок конкистадоров категорически отказался, а девушка уехала в небольшой провинциальный городок, чтобы скрыться от кривотолков. Там и родила девочку. Понимая, что студентке одной ребёнка не поднять, а родители, узнав о сложном положении, могут просто на порог не пустить, написала отказ. А вот имя дала характерное – Лауренсия, наверное, в память о пламенной любви. Девочка воспитывалась в детском доме, несколько раз её пытались взять в семью, но через время возвращали назад без объяснений. Характер девушка имела своенравный, несколько раз попадала в поле зрение полиции, вот там Аристархов и встретил девушку с необычной, яркой внешностью. Какое-то время он присматривал за ней, а потом сделал предложение. Старики Аристарховы рвали немногочисленные волосы на голове, и слёзно умоляли сына не разрушать собственную жизнь, а Степан в тот момент был уверен, что с любовью можно построить дом, родить сына и посадить дерево. Так и было сначала – ему, как молодожёну дали служебную квартиру, вскоре родился Петя, а уж сколько деревьев молодой отец пересадил и не сосчитать. Как только сына оформили в детский сад, началась свистопляска. Закипела испанско-португальская кровь, запросилась на волю. Работать Лауренсия не желала, хотела рестораны, выпивку, мужчин и свободную любовь. Так и покатилась молодая мамаша колбаской по наклонной. Что только не делал Степан в отчаянии и попытках сохранить, на глазах разрушающуюся семью – и запирал жену дома, и прятал телефоны, и брал отпуск без содержания, чтобы контролировать каждый шаг женщины, и бил. Сам плакал и бил, не больно, но так чтобы было ей обидно, чтобы прочувствовала негодяйка, как от её поведения страдает семья. Только Лауренсия молчала, размазывала слёзы и сверкала злобно карими глазами, держалась с неделю, а потом пускалась во все тяжкие с новыми силами. Так и жили в каком-то безумии и в вечной борьбе. Дело шло к разводу, но женщина предупредила, что сына Петю муж больше не увидит, а этого Аристархов допустить не мог! Этот душевный нарыв натягивал кожу и мешал дышать. Неизвестно, чем бы всё закончилось, но ранним утром в Управлении раздался звонок, женский голос сообщил, что в соседней квартире происходит драка, слышны вопли и крики. По адресу отправился участковый и вскоре сообщил, чтобы на место приезжала следственная бригада, потому что на квартире обнаружен труп женщины. Вот так Аристархов и обозрел собственную жену в виде совершенно непотребном и окончательно мёртвом. Голое, истерзанное тело лежало на широкой кровати, вокруг валялись шприцы от инъекций и бутылки из-под алкоголя. Как только выяснилась родственная связь, Степана отстранили от дела, в какой-то момент он тоже попал под подозрение, так как вспыли некоторые подробности их сложной жизни и предполагаемого развода. Через месяц нашли настоящего убийцу. Им оказался торговец наркотиками, дядя сомнительный, вроде местного пахана. Что не поделили, и на почве чего произошла трагедия, Степана Евгеньевича уже не интересовало. Неожиданно словно что-то захлопнулось в душе, он простил жену, словно женщина смертью окупила собственные грехи. Сыну Аристархов рассказал историю о том, что его мать, замечательная женщина, стала жертвой грабителей, отбивалась до последних сил, пока дух не вышел из неё! И последним, предсмертным словом было имя Петя. Мальчик горевал, плакал, но постепенно рана затянулась, а вот Степану казалось, что он слышит насмешки за спиной. Он чувствовал себя неуютно, всё время хотелось оправдаться неизвестно зачем и не понятно за что. Аристархов подал рапорт о переводе в другой город, а желательно в другой регион.