Жюль Мари - Ошибка доктора Маделора. Серия «Мир детектива - Франция»

Антония пожала плечами.

– Пиэкер не хочет, чтобы я ее оставила у себя. Он бы заколотил ее до смерти.

– Брось этого человека!

– Нет! Поступи я подобным образом, он, непременно бы, убил меня! И при том… при том, я… я люблю его!

Наступило продолжительное молчание.

Обе женщины не находили что сказать друг другу.

Антония в последний раз поцеловала свою девочку.

– До свидания, моя деточка! – сказала она сдавленным голосом.

Когда госпожа Батёр вернулась в магазин, ее муж поспешно выбежал к ней навстречу, обеспокоенный ее долгим отсутствием.

– Посмотри-ка! – воскликнула молодая женщина. – Вот прелестная игрушка. Осторожнее! Осторожней!

Господин Батёр скорчил гримасу. Но Селина выглядела такой счастливой, волей-неволей пришлось господину Батёру замолчать.

Да и вообще-то он был врагом всякого рода скандалов. Неужели этот ребенок может послужить поводом к взаимному раздору. Никогда!

Да и при том: у Батёра не было детей. Он очень скоро привык к новому члену семейства. Его послало ему само Провидение.

Таким образом, Анна Комбредель вошла в дом Батёров. Это был первый дебют в ее жизни.

Антония держала свое слово. О ней ни слуху, ни духу не было. Только, на протяжении долгого времени, каждый год, 29 июля – в день рождения девочки, Селина получала письмо, в котором находилось несколько засушенных цветов. Но в послании не было ни одного слова.

Несмотря на свое падение, на свой позор, мать нет-нет вспоминала о своей дочери.

Потом, впоследствии, прекратились эти послания. Антония, как бы, совсем забыла свою покинутую девочку.

Что с ней случилось? Никто не знал…

Анна, между тем, росла и росла. Она стала взрослой девушкой.

Господин и госпожа Батёр продали свой магазин, а так как они оба были из Шато-ле-Шателе – решили вернуться обратно в родной город и жить там на проценты со своего капитала.

Со свойственной женщине деликатностью, госпожа Батёр ни разу не заикнулась своей приемной дочери о тайне ее рождения.

Анна иногда упоминала в своих молитвах имена отца и матери – ей было сказано, что родители ее давным-давно умерли – без того, чтобы воспоминание о них не пробуждало в ней скорбные чувства и не вызывало краски стыда на ее лице.

В семействе Батёров ей жилось хорошо. Супруги были к ней очень добры, окружили ее обстановкой, полного счастья!

Тут подоспела любовь, со своими радужными грезами. Комбредель получил вдруг важное значение в ее жизни.

Начались робкие улыбки, немой разговор глазами – а у нее были такие большие, прекрасные голубые глаза! Тайные, застенчивые рукопожатия, под сурдинку от постороннего взгляда.

И ее сердце было, отдано!

Она была такая маленькая, такая нервная! Но лишь только она оказывалась рядом с избранником своего сердца, чувствовала себя уже не такою слабой. Девушка оперлась на его сильную руку, прислонила свою белокурую головку к его груди, в которой билось сердце, готовое на любую жертву ради нее. Она знала, что молодой фермер души в ней не чаял. Так Анна сделалась фермершей.

Этот благословенный союз, освещенный лучистым солнцем счастья, был на время омрачен смертью госпожи Батёр, вслед за которой, почти тотчас же, отошел к лучшей жизни и ее муж.

Оба, не имея прямых наследников, оставили дочери Антонии часть своего небольшого состояния.

Про Анну мало было сказать, что она любит своего мужа. Она, просто, его обожала.

То, что случилось потом, было ужасно…

Комбределя не было дома. Он отправился в Шато, где его ждали дела.

В его отсутствие, в Армуазе появился какой-то неизвестный человек, лет сорока, или даже пятидесяти. Он интересовался как добраться до фермы Глориэт и спрашивал госпожу Комбредель.

Хотя этот человек в прошлом, был очень красивым, и теперь сохранил остатки былой красоты, хотя в его фигуре проглядывало некоторое изящество, впечатление он создавал скорее отталкивающее.

Его чёрные, блестящие глаза внимательно бегали под прикрытием густых ресниц. В его взгляде выражалось что-то беспокойное и угрожающее, в одно и то же время.

Его лоб – узкий и выпуклый на висках, свидетельствовал о хитрости и злости. В этой хитрости было пронырливость лисицы, а в злости – жестокость и кровожадность волка.

Нос его был прямым и непропорционально большим. Он спускался почти до самых губ. А губы были бледны и едва выглядывали из-под редких усов.

Борода незнакомца, очень густая, чёрная, без единого седого волоса, была, однако, не настолько длинна, чтобы прикрыть длинную, худую шею, изборожденную мускулистыми узлами.