Вячеслав Курицын - У метро, у «Сокола»

Бамбуковая занавеска между коридором и кухней – такая же у Покровского дома.

Солидная двухкомнатная квартира, огромный коридор с поворотом, высокие потолки. Дом на Ленинградском проспекте – это Покровский уточнил перед визитом – построен для академии Жуковского в конце тридцатых. Тогда жирно строили.

Темно, тяжелые гардины на окнах едва раздвинуты. Старая массивная мебель. Покровский представил, как курсанты-авиаторы ее во дворе из грузовика выгружают, а в окне патефон, а из того «Рио-Рита». Большой кожаный диван. Глухой гроб пианино. Хрусталь за толстым стеклом, большой цветок в горшке засыхает. Черно-белый телевизор «Рубин». Несколько фотографий одного мужчины: в строгом черном пиджаке, в белой рубашке и черном галстуке среди летчиков, в таком же виде рядом с каким-то надутым маршалом, а вот на берегу озера – в шортах, ноги волосатые и кривые. Стекло одной из фотографий – на ней хозяин за письменным столом, усердно ставит в тетрадь какие-то цифры – ловит луч из-за гардины, освещает пыль на шкафу…

Тут же и этот письменный стол, зеленое сукно, поверху стекло, еще поверху большой кусок плотной темной материи, а уж на нем здоровенный письменный прибор из зеленой бронзы, громоздкая ручка «Спутник» на тяжелой черной с золотом подставке. А вот легкая пишущая машинка, гэдээровская «Эрика», чужеродно смотрится на старом столе. И ракушки, морские ракушки, тоже слишком легкомысленны и хрупки.

– Это из Крыма, – быстро сказала Мария Александровна, открыла ящик и смела туда ракушки. Помолчала и добавила, набрасывая на себя поверх кофты еще и старую шаль: – У меня на кухне было рабочее место оборудовано… Я машинистка, как и она была. Она тоже брала заказы, небольшие. Болела в последнее время. Я потому с работы ушла, дома стала работать. Заказы есть – от нее остались заказчики…

Три раза сказала про мать, и ни разу матерью не назвала. Все «она».

Говорила Мария Александровна медленно, рассеянно, как бы даже и не к Покровскому адресуясь. Взгляд ее блуждал, руки теребили концы шали.

– Пятнадцать копеек страница, – зачем-то назвала Мария Александровна свою ставку. Покровский не знал, мало это или много.

Легкая дрожь пронеслась по паркету, чуть звякнули склянки, дребезднуло, если есть такое слово, плохо вмазанное оконное стекло: прошел внизу поезд метро.

Для начала окольными путями выяснил, что сюда слухи о маньяке не добрались. Потом соврал, что на другом конце района зафиксирован один очень и очень аналогичный летальный эпизод.

– Очень и очень аналогичный?

– В Амбулаторном проезде бабуля вышла из амбулатории, а на нее, извиняюсь, как и на вашу, кирпичара по голове. Сами ли эти кирпичи летают? Вопрос!

Хозяйка воззрилась недоуменно. А когда поняла, в чем смысл – будто бы Юлия Сигизмундовна могла стать жертвой не случайного кирпича, а специального убийцы – не испугалась. Просто смотрела на Покровского с великим удивлением… как если бы включил человек телевизор, а там сообщение ТАСС, что Андрей Андреевич Громыко разоблачен, оказался бородатой женщиной и коварно скрывал этот факт от товарищей по партии.

Потом спокойно сказала, как больному:

– Ничего подобного быть не может.

И вышла на балкон. Покровский последовал за ней. На свету видно, что лицо у хозяйки веснушчатое и волосы рыжеватые. По Ленинградскому проспекту проехало три машины, красная, зеленая и желтая: желтая как раз обгоняла зеленую. По аллее посреди проспекта шли девушки-милиционеры. Дом Героев СССР, у которого встречались вчера с Кравцовым, за углом слева. Компактное дело. Маньяк местного розлива. Покровский чуть не спросил, доносится ли сюда шоколадный запах с фабрики, но не стал. Балкон неправдоподобно узкий, табуретка, например, не влезла бы. Влезла поставленная на попа старая полка, внутри набор курильщика: пепельница из синего дутого стекла, спички, пачка «Явы» и пачка «Беломора». Мария Александровна взяла «Яву», поймала взгляд Покровского, который смотрел на «Беломор».

– Это мама курила. А я все не уберу.

Наконец-то «мама». Тон, правда, равнодушный, блеклый. Длинно чиркнула спичкой, головка отлетела в Покровского, хозяйка даже не заметила, чиркнула второй раз, прикурила. У троллейбуса слетела дуга, женщина-водитель побежала поправлять, тягает веревку. Мария Александровна молчала. Доказывать, что маму не могли убить, явно не собиралась. Покровский с трудом вытянул, что про сумки на колесиках в магазине на улице Скаковой она (опять «она») узнала в гастрономе. Раньше ей претило (так и сказала, «претило») мещанство, суету бытовую презирала, а с годами стала мелочная… поехала однажды в Черемушки за какой-то дефицитной ерундой… это старческое. И Мария Александровна закурила вторую сигарету подряд.