Вениамин Рудов - Тусклое золото

Конечно, такой быстрый переход от упрямства к раскаянию, от прозрачных намеков на взятку к смирению не могли обмануть ни Дудина, ни Шарикова.

- Спросим,- многообещающе ответил майор. - Обо всем и за все… Впрочем, пока меня интересует только один вопрос: кому вы сбывали золото? Только честно, иначе разговора у нас не получится.

Шарикову почудилось, что в глазах контрабандиста промелькнул испуг.

- Я, значится, золотом особо не промышлял,- медленно заговорил Голодко, не поднимая глаз.- Барахлишко кое-какое, это верно - брал. Товар ходкий. Моя баба его на толкучке сбывала… Признаюсь, раз десять, а то и больше покупал. Ну и насчет золота - тоже. У каких-то туристов брал. Только, гражданин начальник, я их никого не знаю. Деньги отдал, монеты забрал, а там и знакомству конец…

- Как по-писаному,- не сдержался Шариков.- Вас же не о том спрашивают. Не про барахлишко, как вы говорите. О золоте идет разговор.

- О золоте и говорю,- сверкнул Голодко глазами.- Разве не о нем… Честно признался, покупал. Что ж вы, начальник, не слышали разве? - И опять недобрый огонек зажегся в его глазах.- Стало быть, на казенный харч переведете? На паечек нежирный. Ешь, мол, пей, Макар Пантелеевич, казна богатая… Что ж, оно, может, и лучше, нежели…- Он умолк, не договорив до конца.

Дудин, внимательно слушавший диалог между помощником и задержанным, подошел к Голодко:

- Решили поиграть еще? Но ведь терпеливый я.

И он тоже.- Майор кивнул головой в сторону старшего лейтенанта.- А не лучше ли бросить ловчить?

- Так мне, начальник, торопиться тоже некуда,- с вызовом ответил Голодко.- Меня изловили, обо мне речь. А то: «где покупал?», «кому продавал?». Все одно пропадать… Не упомню всех покупателей. По мелочишке брали. На зубы, на колечко. Оно, золотишко, завсегда пригодится. Особо, кто толк в нем понимает.

Офицеры не удивлялись упрямству этого озлобленного сейчас человека. Первый испуг прошел, и теперь Голодко долго будет плести небылицы, играть, переигрывать, просить и грубить и снова взывать к жалости… Такое не ново. Но у обоих почти одновременно мелькнула мысль: Голодко боится назвать скупщика. Именно боится.

Шариков полагал, что майор тут же станет настойчиво добиваться ответа, обязательно постарается выяснить фамилию скупщика, с которым связан задержанный, но ошибся. Решение майора крайне удивило старшего лейтенанта.

- Закончим на этом,- сказал Дудин, обратись к обоим.- Славно поговорили, Макар Пантелеевич. Отлично.

- Куда уж лучше,- буркнул Голодко.- По-свойски, значится.- И уже в дверях, провожаемый Шариковым, он обернулся, ссутулив плечи: - Значится, на казенный харч?

Майор ему не ответил.

Над городом уже занималась заря, когда Иннокентий наконец решился уйти от Глухаревой. Озираясь, он вышел во двор, стал в тени раскидистой груши, осмотрелся. День обещал быть погожим. Легкие облака, подсвеченные восходящим солнцем, высоко парили в бледно-синем небе. Голосили петухи на слободке. И вокруг - никого…

Постояв, Иннокентий успокоился и направился в город. Ровно на девять была назначена встреча с Виктором в железнодорожной столовой, недалеко от вокзала, где обедают рабочие депо.

До встречи времени оставалось много, и Иннокентий решил пройтись по бульвару, в эту пору довольно безлюдному. Дворники подметали аллеи, приводили в порядок цветы на клумбах.

Иннокентий брел, погруженный в свои думы. Размышлял о том, что игра в «святые» становится опасной, хотя и служит хорошим прикрытием другим, не менее опасным, но прибыльным делам. В каком еще облике, как не в роли пресвитера баптистской общины, обретал он такое спокойствие.

А власть, какой он пользовался среди «сестер» и «братьев»! Взять хоть бы ту же Надежду Глухареву,- все сделает! Велел - и Клава обходит кино и клуб десятой дорогой. Приказал - и мать запретила Клаве посещать школу.

Вспомнив о Клаве, Иннокентий скрипнул зубами. До чего негодная девчонка! А как вела себя с ним! Одно утешало: рано или поздно прижмет ее так, что не пикнет. Вот тогда…

В столовую Иннокентий зашел около девяти часов и сразу за крайним столиком, у пальмы, заслонявшей половину окна, увидел Виктора. На столе перед ним стояла тарелка с едой и несколько бутылок пива.

Возле буфетной стойки теснились посетители. Худая, с угрюмым, больным лицом буфетчица качала пиво из бочки. Под ее тощими руками насос тяжко вздыхал и всхлипывал. Между столиками, ловко балансируя поднятыми над головой подносами, сновали официантки. Пахло жареной рыбой и луком. Запах пищи напомнил Иннокентию, что он со вчерашнего обеда ничего не ел. Он жадно сглотнул набежавшую слюну и подсел к Виктору, молча ему кивнул. Тот ответил подобострастной улыбкой.