Елена Гордина - Закадычная соперница

Елена слезла с подоконника и, тяжело вздохнув, уныло поплелась в сторону отсека санитарной обработки. Она никак не могла привыкнуть к тому, что ей нельзя даже голову помыть, пока с челюсти не снимут этот устрашающий аппарат. В зеркало она на себя почти месяц не смотрела, боялась вдобавок ко всему еще и инфаркт заработать от увиденного. Однако, судя по тому, как болталась одежда, похудела она очень сильно. Вполне логично, потому что практически ничего есть не могла, а та противная каша, которую ей вливали в рот, и на еду-то была не похожа.

Пройдя мимо отсека санитарной обработки, она повернула налево и доплелась до палаты, где сразу же легла на койку, закрывшись с головой пледом. «И все-таки почему Виктор меня не ищет?» Этот вопрос, словно заноза, сидел в ее голове и не давал спокойно ни есть, ни пить, ни лежать. И ответ напрашивался только один — мужчина погиб. С другой стороны, в списках погибших Жданова не было, и здесь Голубеву осенило, да так, что она даже села на кровати: «А неопознанные тела есть?» Только как об этом спросить?

Голубева в отчаянии махнула рукой как раз зашедшему в палату санитару.

— Мисс, — молодой мужчина держал в руках поднос. — Обед.

Голубева отрицательно замотала головой, у нее уже только от одного вида каши начиналась истерика.

— Обед, — настойчиво произнес парень, составил еду с подноса на прикроватную тумбочку и ушел. А Голубева так и не успела задать вопрос о неопознанных телах. Посмотрев на поднос, она передернула плечами, но потом, подумав, выпила кашу и сделала глоток сока. «Чтобы жить, надо есть, хотя бы время от времени». Елена решила, что умирать ей еще пока рано.

После обеда Голубеву вызвали к врачу, который придирчиво осмотрел ее руки и скептически покачал головой.

— Один месяц, — бросил он по-английски, и тогда ей стало совсем плохо. «Сколько? Месяц?! Да я с ума здесь сойду!» Слезы невольно навернулись на глаза, чтобы не расплакаться при враче, Голубева быстро вышла из кабинета и вернулась в палату, там она легла на кровать и уставилась в потолок. Необходимо найти положительные стороны в этой ситуации, иначе еще месяц подобной пытки неизвестностью ей не выдержать.

«Первый и неоспоримый плюс: я жива, — начала Елена, — в противном случае у меня не было бы сейчас шанса рыдать и проклинать судьбу. Второе: я не калека. Спасибо Господу! Челюсть скоро срастется, руки заживут, а в остальном все в порядке. Третье…»

Она глубоко задумалась, так как все плюсы, высосанные из пальца, закончились, и пришлось «копнуть еще глубже». «Ага, значит, третье: я похудела. Это, несомненно, тоже плюс. Были у меня парочка лишних килограммов, в основном на попе, а теперь любая модель позавидует моей фигуре», — Голубева из последних сил настраивала себя на позитив.

«Интересно, а загорать мне можно?» — ей в голову пришла отличная идея. Лена решительно встала с кровати и отправилась в парк при госпитале, который до этого игнорировала по причине полного отсутствия желания видеть хоть кого-либо из людей. По дороге она прихватила парочку газет, решив заодно и выучить, конечно, насколько это будет возможно, английский язык. Какой смысл лежать и реветь, глядя в потолок, если можно сделать хоть что-то полезное для себя любимой?

Голубева вышла на улицу, удобно устроилась на длинной больничной лавке, подставляя под солнечные лучи голые ноги и лицо.

«Значит, так… — она развернула в газету и уставилась на совершенно непонятные слова. — И все-таки почему Жданов меня не ищет?»

Ладони были словно мокрая бумага, белые и сморщенные, да еще и на фоне загорелых рук, и смотрелись, словно хорошие, «натуральной кожи», перчатки. Однако Голубева была безмерно рада даже этому: три дня назад с нее наконец-то сняли гипс, а сегодня сняли с челюсти аппарат.

— Все хорошо! — ее осматривал целый консилиум врачей. — Вот только говорить вам еще парочку недель нельзя, это точно!

Однако эта новость Голубеву ни капли не расстроила. Лена нашла массу преимуществ в безмолвной жизни: нет возможности сболтнуть что-либо лишнее, что она раньше делала постоянно; да и ляпнуть, не подумав, тоже нереально.

— Мисс, — к ней подошла женщина в деловом костюме, — я знаю, что вы до сих пор не можете говорить, но ведь писать вы теперь можете? — она протянула ей карандаш. — Из какой вы страны? Ваша фамилия? Понимаете, — она холодно улыбнулась, — я из комиссии по расследованию теракта. Меня зовут Даяна, — женщина протянула Голубевой руку, которую Елена чрезвычайно осторожно сжала своими голубыми пальцами. — До сих пор ваши лечащие врачи не разрешали мне с вами общаться по причине вашего непростого душевного состояния, — она снова улыбнулась. — Я все понимаю, посттравматический синдром, но тянуть больше некуда.