Повышают самооценку, наверное, – предположил Вячеслав. – Для некоторых людей высокая самооценка очень важна. И я не раз встречал людей, любящих тешить свое самолюбие за чужой счет.
Наташе понравились его лаконичные остроумные формулировки. Томилин – не только прекрасный артист, но еще и умный, наблюдательный человек. "И привлекательный", – пришла на ум мыслишка, удивившая ее. В самом деле, Вячеслав все больше напоминал ей выросшего героя Экзюпери, мальчика в желтом шарфе, бережно накрывающего стеклянным колпаком от ночного холода капризную красавицу-розу…
Домой она возвращалась в хорошем настроении, напевая то "Ромашки" Земфиры, то новую песню Вячеслава.
Дома Наташа улыбнулась Уланову и поцеловала его; сунула в морозилку две пиццы и залила молоком шоколадные хлопья для Младшенького и до "Вечерней сказки" играла с мальчиком в железную дорогу.
– Рад, что ты больше не обижаешься, – сказал ей муж, когда они курили на балконе, уложив сынишку спать, – мне на самом деле очень жаль, что я так тебя подвел со спектаклем. С удовольствием пойду завтра на премьеру, слово чести!
– Как ни странно, я тебе верю, господин адвокат, – ответила Наташа. – Надеюсь, тебе понравится новый исполнитель роли тебя!
***
Приехав в театр в начале июня, Наташа сразу поднялась в административное крыло, гадая, с какой радости Костя вдруг высвистел ее "в срочном порядке" в театр. Он обещал какую-то сногсшибательную новость, совершенно заинтриговав молодую женщину.
Поднимаясь по широкой мраморной лестнице последнего пролета, Наташа услышала из коридора возбужденный женский голос: "Я пойду в профком, к директору театра… Он не имеет права!" – и узнала голос Сони Завьяловой, звукорежиссера. Мужчина ответил ей: "Не надо, Соня. У тебя потом могут возникнуть проблемы". Это был Вячеслав, но его голос прозвучал так тускло, будто артист обессилел после тяжелой болезни, был едва жив от усталости или же подкошен горем.
Наташа поднялась в коридор и увидела их под портретом одного из основоположников театра. Вячеслав поник в кресле, уронив руки на колени; меж бровей появилась складка, а ямочки на щеках исчезли. Соня развернула кресло к нему и держит друга за руку. В отличие от поникшего Вячеслава, она раскраснелась и гневно сверкает глазами.
– Ну и пусть неприятности, – в запале сказала она, – если смолчать, он и дальше будет самодурствовать. Безнаказанность ударяет в голову, и… – она осеклась, увидев Наташу. О дружбе Навицкой с режиссером знали все, и Завьялова жалела, что в пылу гнева могла сказать что-то лишнее, не предназначенное для Наташиных ушей.
Вячеслав инстинктивно поднялся при виде Наташи.
– Здравствуйте, Наталья Викторовна.
– Что-то случилось? – спросила Наташа после обмена приветствиями.
Вячеслав ответил не сразу. Он глубоко вздохнул:
– Мой отец… Неделю назад его госпитализировали. Ковид, 75% поражения легких… Он работал экскурсоводом, ездил с туристами в автобусные туры…
– Ужасная история, – подхватила Соня, – до чего же есть безответственные люди, которым наплевать на все, кроме собственных прихотей. И их даже под суд теперь не отдашь…
По словам Завьяловой, в одном из туров в первой половине мая оказалась семья – родители, бабушка и двое внуков, мальчик и девочка дошкольного возраста. Проблемы с ними начались сразу же. Вячеслав Томилин-старший сменил в автобусе петербургского гида и начал рассказывать об истории Новгородской области. И вдруг бабушка сочно чмокнула внука в макушку, просюсюкала про "щечки и волосятки", а потом обернулась к внучке и громко спросила: "Котеночек, хочешь псссь?" Так она выступала несколько раз, прерывая экскурсовода, а на замечания реагировала возмущенно: "Мне надо, чтобы внуки были в порядке! Подумаешь, важность, всего-то спросила! На секунду отвлекла, и уже недовольны! Это же дети!"
Родители малышей невозмутимо уткнулись в свои телефоны, перепоручив детей хлопотливой бабушке.
В Софийском соборе дети начали с гиканьем, хохотом и воплями носиться друг за другом, и недовольная мать, которой они помешали выбрать самую красивую витую цепочку к крестику, с кислым видом вывела их на улицу. В музее деревянного зодчества мальчик попытался вскарабкаться на колодец; ему этого не позволили, и он зычно заревел. В "детинце" они закидали камнями один из колоколов, и отец, бурча, посадил сынишку себе на плечи: "Сдурел? Нас ща так штрафанут!".
За обедом в уютном кафе "Центр" семейство оставило после себя такой стол, как будто за ним гуляли подпившие гусары.
Читать дальше