Эрик Сунд - Стеклянные тела

– Рутинное обследование. Врачи дали мне пять лет, из которых прошло четыре года. Последняя отсрочка – максимум год, но скорее всего, речь идет о шести месяцах.

Исаак расстегнул рубашку.

– Говорят, рост опухоли можно было задержать, если бы я воспринял первые симптомы всерьез. Врачи с тем же успехом могли бы сказать прямо: я сам виноват. – На его безволосой груди сидело с десяток пластырей. – Фентанил. Болеутоляющее. Благодаря им я смогу рисовать до самого горького конца.

Исаак скрылся в темном углу мастерской; теперь Хуртиг увидел, что в тусклом свете вдоль стен выставлено множество полотен. Все повернуты холстами к стене.

На столике на колесиках стояло несколько старых консервных банок с кисточками разной величины. Какие-то тряпки, мешок с ветошью. Пол покрывали пятна краски и растворителя.

Исаак вернулся с большой картиной.

– Я работал не покладая рук, – объявил он.

– Вот чёрт… – Хуртиг услышал, что его голос готов сорваться.

Надо выбираться отсюда как можно скорее.

– И особенно доволен портретом.

Исаак отошел к проигрывателю и выбрал пластинку. Нажал на кнопку, и в динамиках снова затрещало.

Спокойная фортепианная музыка. Такая фальшивая, что это слышно даже человеку с плохим слухом.

Хуртиг узнал ее, а когда услышал голос – все понял.

Это запись с кассеты Голода.

Исаак снова уселся в кресло и холодно посмотрел на Хуртига.

– Двадцать седьмое декабря. Эта дата тебе о чем-нибудь говорит?

Хуртиг понял, что изображать неосведомленность бессмысленно.

– Да. Это мой день рождения, – сказал он, понимая, что жить ему осталось двадцать семь минут и двенадцать секунд.

Морфин блокировал сигналы в мозгу, которые отвечали за остроту чувственных впечатлений, и мозг для компенсации высвобождал бессознательное. Айман видела перед собой ту русскую куклу. Внешней оболочкой была женщина по имени Айман Черникова, переплетчик, опрятная библиотекарша.

Она все глужбе и глубже погружалась в себя. Раскрывала матрешки одну за другой, отпуская бессознательное на свободу.

Грудной ребенок глубоко внутри был ее братом. Айман знала, что он сделал, и вскоре она уже не думала о себе.

Она думала о Ванье. Начинала узнавать Ванью, так похожую на нее саму и совершавшую те же ошибки.

Ванья, которая резала себе руки.

Ванья, которая не знала точно, кто она и что делает на этой земле. Ванья, которая писала о том, что значит быть Ваньей.

Айман знала, что Ванья смотрит на одно событие в своей жизни как на поворотный пункт. Лето, когда ей было двенадцать.

Слова вернулись к Айман.

Ванья писала о муке «быть разорванной выбором».

Или там было «разорваться между двумя мирами»?

Ванья не хотела жить дальше. Чернота в сердце пожирала ее изнутри.

Где-то между «Лилией» и Нивсёдером, подумала Айман; теперь она была уверена, что знает – где.

Хуртиг понял, что попался на самый старый трюк в мире.

Выпил предложенное.

– Что было у меня в бокале? – спросил он.

Исаак откинулся на спинку кресла. Голос Голода из динамиков – словно гуттуральная ксеноглоссия.

– Не волнуйся, – сказал Исаак. – Ты просто получил большую дозу ЛСД. Добро пожаловать в Страну чудес.

Врет, подумал Хуртиг и сделал попытку подняться, но тело словно вросло в кресло, и к тому же внезапно включилось опьянение.

Хуртига атаковало неприятнейшее жужжание, и он тут же понял, какой звук производят горящие мозги.

– Где Ванья? – спросил он.

– Ты должен понять, как я был потрясен, когда ты сказал, что она жива, – сказал Исаак.

Челюсти свело намертво. Хуртиг уставился на накрытый стол, слыша в то же время, как открывается дверь где-то в темной части помещения.

Конус света, два человека движутся к нему. Никаких лиц, только черные силуэты. В дверной проем Хуртиг увидел какую-то комнату с матрасом на персидском ковре.

По другую сторону стола – лицо Исаака, по которому ходят тени.

Темные силуэты посветлели, и Хуртиг увидел, что это Ванья и Эйстейн.

И услышал голос Исаака.

Камень за камнем, постепенно.

– Когда мама умерла, мы приняли решение. Какой позор, что те, кто причинил ей боль, пережили ее!

Эти слова объяснили все, и остальное стало бессмысленным.

– Так ты не ездил в Берлин? – спросил Хуртиг.

– Нет. Я снял номер в пансионате в Стренгнэсе и прогулялся с Ингу. До запруды.

– И приходил в почтовое отделение в Хорнстулле? На записи с камеры наблюдения был ты?