Света Нигматуллина - Подруга

– Да эта история в субботу. Антон перепил. Надо было его раньше привезти. Он попросил забрать, а я уговорил его еще посидеть. Тебе, наверное, было неприятно.

О, это даже трогательно, сразу видно – человек не знает, как мы живем.

– Еще скажи, тебя мучает совесть, что и в воскресенье он помогал тебе с машиной, – я почти улыбалась, наслаждаясь его растерянностью.

Пока не поняла, что уж как-то она чрезмерна.

– В воскресенье? – Данил спрашивал осторожно, прощупывая дорогу, как будто шел по тоненькому льду. Бортовая подсветка освещала русую щетину на его щеках и черты лица, рубленые, будто он сделан из камня. Прямой нос, очерченные губы, сухая кожа, волосы, падающие на лицо. Антон говорил, что он всегда был закрытым, а после трагедии в семье превратился в скалу.

Я, возможно, была глупой дурочкой, боявшейся собственной тени, но его, мне казалось, я понимаю лучше, чем другие.

– Вы что, не были вместе в выходной?

– Слушай…

Волна гнева начинала бурлить и поднималась, накрывала изнутри. Вместе с ней к горлу снова подступила чертова тошнота.

– Не надо, ладно, все ясно, – попросила зло и махнула рукой. – Говорить ничего не надо, правда, просто нет.

Легкая атмосфера улетучилась, словно и не было ее. Мы доехали до дома в звенящей тишине. Я вышла, молча закрыв за собой дверь.

Антон спал, раскинувшись в домашней одежде поверх покрывала на нашей кровати. На полу снова валялись вещи, а в раковине скопилась грязная посуда. Разве так трудно засунуть ее в мойку? Я пошла в душ, но, прежде чем встать под горячую воду, не смогла преодолеть очередной порыв рвоты и склонилась над унитазом. Меня вывернуло наизнанку. Сидя на кафельном полу, я написала Соне:

«Как дела?»

Боль перестала вмещаться в меня и рвалась наружу.

Когда я открыла глаза, легче мне не стало. Разламывалась голова. Я уснула в гостиной и дрожала от холода под тонким покрывалом, не в силах встать и достать из шкафа плед. Я надеялась, что с рассветом все пройдет, но к шести утра меня снова начало тошнить. Раздражали запахи, я нервно швырнула в мусор деревянные палочки, воткнутые в стеклянный флакон ароматизатора. Но они все равно продолжали пахнуть, даже в ведре за дверью мойки.

Проснулся Антон.

– Что с тобой?

Я пожала плечами, сил не было, будто и не спала вовсе.

– Слушай, ты что-то бледная, – он вглядывался в мое лицо пристальнее, чем за последние пару лет жизни.

Если это заметил мой муженек, значит, действительно был повод для тревоги.

– Все нормально, – неубедительно сказала я. Губы пересохли и начали трястись.

Муж окончательно проснулся.

– Слушай, собирайся, поехали в больницу…

Попытался потрогать лоб. Я отшатнулась и помотала головой. Он смотрел на меня с сомнением и тревогой. Я вспомнила дни, когда умерла мать и я кричала ночами, а потом билась в ознобе, и он укутывал меня, как ребенка, держал в объятьях, пока я не засыпала снова.

– Нет, лучше вызовем домой. Ложись.

Антон сходил за одеялом и взял в руки телефон.

Но меня этим было не обмануть. Я только вспомнила сладкий запах иланг-иланга, смешанный с терпким мужским потом на его рубашке, и снова побежала в ванную. Мне опять захотелось рыдать – боже, я не любитель плакать. Вселенная что, открыла какой-то космический кран?

Приехавший за час врач измерил температуру, давление, посмотрел горло (я тяжело сглотнула). Потом ощупал живот, спускаясь чуть ниже. Руки у него были теплыми – это что, часть прайса семейного доктора клана Елец? Закончив осмотр, он мягко спросил:

– Ирина, вы замечали какие-то тревожные признаки – излишнюю сонливость, перепады настроения, боли при мочеиспускании, головокружение, резь внизу живота?

Я задумалась. Да, мне часто хотелось спать, но лишь потому, что ночами мешали расслабиться мысли. Я покачала головой.

Антон стоял в дверном проеме, нетерпеливо ожидая вердикта.

– Ну что там, доктор?

Врач снял очки. Интересно, каково это – работать терапевтом круглые сутки?

– Я рекомендую приехать завтра ко мне. Сделаем УЗИ брюшной полости, парочку осмотров по гинекологии и общие анализы. Ну и, пожалуй, ХГЧ. Но это так – для проформы.

– ХГЧ? – я подняла с подушки голову.

– Да, – врач улыбнулся. – Хорионический гонадотропин. Гормон, который начинает вырабатываться после имплантации эмбриона.

– Какого эмбриона? – опешившее лицо моего мужа могло бы выглядеть смешным, но мое было ничуть не лучше.

Доктор посмотрел на нас с теплотой, наслаждаясь моментом.