Света Нигматуллина - Подруга

– Что ты молчишь?

– Я не знаю, что сказать, – выдавила я.

– Скажешь, я не нравлюсь тебе? Скажешь, не думала обо мне? А о той ночи? В первый раз всегда так… Я дам тебе больше.

Я вспомнила его голое тело, склонившееся надо мной лицо и ощутила, как жаркие мурашки прошлись по телу, от затылка до низа спины.

Он чуть наклонился, крепко сжал плечи и, пристально глядя в глаза, спросил:

– Ты дашь мне шанс? Скажи, дашь? Будешь со мной? Всерьез?

Я даже не успела кивнуть, а он уверенно прижал меня к себе, будто не допускал другого ответа.

В тот же вечер на своей странице в соцсети, заваленной селфи, снимками с тусовок и из машиной, он опубликовал мою фотографию, подписав:

Три важных месяца, она + я

С удивлением я поняла, что он начал отсчет с той самой вечеринки на штопоровской даче. Ждала ехидных комментариев, подвоха. Но Антон безупречен. Через неделю привел меня, упирающуюся, смущенную, в дом, познакомить с родителями. Я не понимала, к чему такая спешка, но не хотела ему перечить. Отец был вежлив и благосклонен. А когда я с интересом и почти искренним восхищением рассмотрела все показанные им медали и ордена, мне показалось, он и вовсе расположился ко мне. А вот мать плохо скрывала неприязнь, глядя на дешевый торт в пластиковой коробке, который я принесла, и на меня как его отражение.

Простая бижутерия в ушах и на шее, одежда без особых изысков, на ногах – кроссовки, а на голове из прически – только волосы на боковой пробор. Она никак не могла разжать поджатые со встречи на пороге губы.

Но почему-то именно этот день окончательно убедил меня в чувствах Антона. Трудно понять почему, но он действительно хотел быть со мной.

А потом резко заболела и начала угасать мама. Я уезжала к ней в Угорье каждые выходные. Она сгорела за два месяца и умерла в конце лета, в солнечный, жаркий день.

Два коренастых грузчика ловко забрасывали землю внутрь ямы, и комья со странным стуком падали вниз. Звук напоминал о том, что в большой деревянной коробке внутри – моя мать. Смерть сделала беззащитным и почти детским ее худое лицо. У меня замерзли ноги и руки, после бессонной ночи не было сил плакать, говорить.

Я смотрела на двух мужчин и думала про их синие робы, такие же, как у мебельщиков или грузчиков в продуктовом. Что они чувствуют, погребая тело под килограммами холодной земли? Я не знала этого.

Но понимала одно: я выросла. Я беспощадно и необратимо выросла только сейчас. И еще – я ее простила, за все простила

Антон топтался рядом, он был так растерян и напуган, что мне хотелось утешить его самого. Приходил Лев Борисыч – я видела, как он плакал, зайдя в наш дом. Так, будто до сих пор ее любил. Он смотрел на меня виноватыми глазами, топтался на кухне рядом. В минуту затишья в карусели между встречей соседей, коллег, знакомых, соболезнованиями и утешениями он поймал меня за руку в коридоре:

– Ира, милая моя, я бы хотел с тобой поговорить. Можно зайду, когда скажешь… Запиши мой номер.

– Да, конечно, – вежливо ответила тогда я. Послушно вбила его номер в телефон. Я не собиралась ему звонить. Мне не хотелось слушать историй про мать. Не сегодня. Не сейчас.

Я кивнула и ушла помогать хлопотавшей на кухне Насте.

В первый день зимы, без всякого праздника и помпы, мы с Антоном расписались. На удивление, с этим смирилась даже свекровь, которая так и не изменила отношения ко мне. Держала лицо, но и дистанцию – тоже. Мне было все равно. Ошарашенная потерей, я нуждалась в нем, а может быть, нуждалась хоть в ком-то, и он был рядом.

Мы провели неловкий ужин в ресторане – родители Антона, Настя и Данил, свидетели с обеих сторон. Наша семейная жизнь пошла ровно – гладко, без всплесков. Обычные ссоры, перемирия, быт, учеба, потом заочка, работа, выходные. У меня свои друзья, у него свои.

Обычная семья

14 сентября 2017 года, закрытый коттеджный поселок «Венский лес»

Когда ты долгие годы каждый день встаешь в одно и то же время, внутри формируется собственный будильник. Открыв глаза и еще не взглянув на экран телефона, я поняла – половина восьмого.

Слышно, как на кухне шумит кофеварка, а в ванной льется вода. Антон еще дома. Хорошая жена встала бы, чтобы налить мужу напиток в черную с серебряной каймой термокружку и пожелать хорошего дня. Чтобы он ехал в своей холеной разукрашенной машине, открыв окно, запах кожаного салона смешивался бы с ароматом еще почти летнего утра, и он думал бы обо мне, попивая щедро сдобренный кокосовым молоком кофе.