Света Нигматуллина - Подруга

Это было невероятно.

Но после мать обрубила с ним связь.

Я отчетливо помню день, когда она велела ему больше не приходить. Это даже не воспоминание, а старый фильм в моей голове, где можно предсказать каждое слово, каждое движение героя.

Декорации такие: острый запах спирта и хлорки в носу. Стук коляски с инструментами вдалеке. Я на скамейке, у салатовой стены с облупившейся краской. Сижу уже долго, так, что страшно пошевелиться, – железная перекладина впилась в тонкую кожу под задравшимся летним платьем. Смирно, как велели. В коридоре пусто. Из не до конца притворенной двери до меня доносятся тревожные, звенящие фразы.

– Да что с тобой такое! Что ты такое несешь?

Стук предмета, резко брошенного на стол. Голос Льва Борисовича мягок, но строг. Даже по интонации ясно, что он твердо убежден в собственных словах.

В женском слышны просительные нотки – невероятно и даже жутко для мамы, сделанной из стали. На моих голых коленках появляются пупырышки – гусиная кожа. Я вспоминаю вчерашний день, и меня начинает трясти. Мужчина в форме задает мне вопросы, а мать комкает кухонное полотенце на коленях рядом. Мне очень страшно.

Через минуту жалостливый голос срывается в истерику. Мать вылетает из кабинета, стремительно хватает меня за руку и быстро, раздраженно бежит к выходу. От резкого старта у меня кружится голова. Зудит кожа в местах, что касались скамьи, но останавливаться нельзя. Я хочу спросить, что случилось, но не решаюсь и просто бегу рядом – один широкий взрослый шаг, три детских.

Вика! Вика! Погоди!

Голос летит нам вслед. Мы спускаемся по лестнице, и я боюсь споткнуться и разозлить мать. И только когда мы оказываемся в сквере за углом, она сбавляет шаг. Ее завитые волосы немного сбились, а лицо полно решимости. Как будто пытаясь найти утешение, она вдруг садится на колени, порывисто и цепко берет меня за плечи и говорит:

– Никого не слушай, только меня. Поняла? Ты меня поняла? Алискины родители уедут, я слышала, они продают квартиру и уезжают. А мы все забудем и будем жить дальше. Поняла?

Я киваю в ответ – поняла. На самом деле нет – и мне не по себе.

Мама целует меня в щеки, прижимает к себе, и я забываю, что было до. Ласка в нашей семье реже остального. И потому смывает все, как вода.

Дома, вечером, мама читает мне книгу. При тусклом свете прикроватной лампы я вижу, каким усталым и осунувшимся выглядит ее лицо. Я едва решаюсь спросить, опасаясь крика, но не могу держать в себе:

– Мама, что случилось с Алисой?

– Потом об этом поговорим. Я устала. И тебе надо спать.

– Мам, она умерла, да?

Мама встает, делает вид, что не слышит меня, и переводит разговор.

Мне кажется, это потому, что я виновата в том, что случилось.

Потому что Алисина мама сказала мне:

«Как ты могла…»

Я засиделась у Насти допоздна. На время мне показалось, что я дома. Мы уселись прямо на пол в детской и, прерываясь на мальчишек, болтали. Димон пришел и уселся с нами. Они с Антоном давно потеряли связь, будто между ними пробежала какая-то кошка. Ни я, ни Настя не знали деталей, они говорили – ну просто разошлись пути. Скорее всего, так оно и было.

Такая жизнь

Штопор сидел рядом с нами, рассказывал про очередной заказ – жена просила отследить «цифровые следы» неверного мужа в сети – и одновременно вытаскивал игрушки, которые упрямо тянул в рот младший сын.

Для меня это было непривычно – что мы вот так просто сидим все вместе. Я не любила приводить домой подруг. А если они и приходили, то когда Антона не было.

– Ребята, с вами так хорошо, – я не смогла обсудить с Настей запах духов, не проговорила, уносила обратно с собой этот груз домой. Но мне стало хорошо, будто близкий человек обнял меня за плечи и поддержал. Я поцеловала подругу, парней и махнула Димону.

Ехать домой не хотелось. Я не любила ходить пешком по Настиной улице. Новый район, вокруг стройка, заборы, темнота. Строительный кран закрывал собой горизонт рядом с недостроенным домом, провалы окон которого выглядели как сцена из фильма с плохим финалом.

Надо было вызвать такси, но мысль о скорой неловкой встрече дома с Антоном, где он будет лежать, глядя в телефон, будто меня нет, вызывала тошноту. Куриный бульон, выпитый в гостях, стоял где-то в горле, мешая дышать, меня мутило.

Я пошла вперед. Следом за мной тронулась машина, стоявшая неподалеку. От звука заведенного мотора мне стало не по себе.

«Вот больная, – подумала я. – Нервы ни к черту».