Буало-Нарсежак: Жизнь вдребезги

Его внезапно поразила мысль, что тот, другой, наверное, владеет ключом тоже, ведь он собирался здесь жить. Он, должно быть, и приходил, когда калитка оказалась открытой. Думал найти здесь Веронику, а увидел Фабиану. Как он отреагировал? Что ей сказал? Нужно спросить об этом Фабиану. Только не теперь. Прогулка успокоила его. Ему захотелось сказать Фабиане что-нибудь ободряющее. Еще не поднимаясь на лестницу, он крикнул:

- Это я! Мне пришла в голову интересная мысль.

Он поднимался, улыбаясь. Она лежала, повернув к нему удивленное лицо.

- Как тебе понравится Италия? Я принес путеводитель. Он остановился в дверях комнаты.

- Изучим его вместе… Ты что, еще дуешься на меня? Одеяло сползло, плед упал.

- Фабиана! Ты что, пыталась встать?

Он подбежал к постели. Фабиана лежала на боку. Лицо ее было лиловым.

Дюваль все понял. Красноватые пятна на шее не оставляли сомнений: ее задушили.

Он опустился перед ней на колени. Говорить ему не хотелось. Вместо нее был лишь неодушевленный предмет, а сам он тоже в него превратился. Дюваль пришел в отчаяние. Он не шевелился, не думал. Не существовало больше ни времени, ни усталости. Вдруг он вспомнил о приходе мадам Депен. Нет, он не хочет ее видеть! Никого! Он спустился в сад и медленными шажками пошел к калитке, чувствуя холод и стеснение в груди. Ни малейшего нетерпения, он должен быть как всегда.

Мадам Депен вскоре появилась, как всегда глупо улыбаясь и чрезмерно жестикулируя, с букетом в руках. Вот смех!

- Не сегодня, - сказал он.

- Что, мадам Дюваль плохо?

-Да.

- У вас такой вид!… Ничего страшного?

- Не знаю.

- Я вот принесла…

- Потом, потом.

- Не скрывайте ничего от меня, месье Дюваль!

Он держался за решетку двумя руками в таком напряжении, словно по ней пропустили электроток.

- Уходите, - закричал он, - вам же говорят! Вы больше не нужны!

Она, дрожа, отступила, сразу подурнев.

- Ах! Извините. Но я хочу знать, что я такого сделала.

- Мадам, уходите, - повторил он. - Уверяю вас… Так будет лучше.

Она покраснела. Может, так у нее проявлялся страх.

- Не сердитесь, - сказала она, - я вам больше не нужна, хорошо, но зачем же так гневаться?

Он повернулся к ней спиной и пошел назад. Она пойдет теперь болтать, что он сбрендил, что болезнь жены свела его с ума! Но ему все было безразлично. Он хотел остаться с Фабианой, запереться с ней наедине. Когда он останется с ее телом, то узнает с удручающей силой, что все его попытки оказались тщетными, боль бесполезна, жизнь остановилась.

Он сел на пол у постели, взял ее за руку, но то была уже не рука, а какой-то посторонний предмет с пальцами, которые он машинально перебирал словно бусины четок. Временами в его сознании возникало желание позвать на помощь… Все это должно было плохо кончиться, в любом случае она все равно бы умерла, а он бы осиротел…

Оставался еще шанс - бегство. Любимая женщина навсегда осталась в неподвижности с гримасой ужаса на лице, которую так часто он видел и при жизни.

Рауль поднялся. Да, он, вероятно, смешон… снял с камина вазу с цветами, бросил на мрамор. Осколки разлетелись в разные стороны. Ударом ноги он отбросил цветы к постели. Голова его кружилась, он вышел, держась за стены. Он заходил по гостинной как зверь в клетке. Да, тот, другой, точно рассчитал свой удар! Небось, теперь он уже далеко… с тем самым злополучным письмом. Он, наверняка, теперь даст ему ход. Дюваль рассмеялся про себя и прислушался к этому смеху… Если, предположим, он все расскажет в полиции, кто будет его слушать? Он заставил поверить в то, что Фабиана и есть его жена, а ведь настоящая-то утонула. Чтобы пролить хоть какой-нибудь свет на эту историю, нужно представить письмо в полицию… но, с другой стороны, оно ухудшит его положение, поскольку из него узнают, что он хотел убить свою жену, которая в конце концов погибла от аварии. Говорят, что скорпион, попавший в огненный круг, умервщляет себя собственным жалом. Его круг замкнулся, вокруг бушует пламя. Обличить убийцу? Но на основании чего? Бежать? Чтобы тебя искал Интерпол?… Бедная Фабиана! У нее не было времени страдать, он же обречен на медленную и мучительную смерть.

Дюваль опрокинул в себя добрый стакан коньяка, отчего на глазах выступили слезы, но немного вернулось хладнокровие. Потом он поднялся в спальню, чтобы привести Фабиану в порядок. Испытывая страшное отвращение от прикосновения к трупу, он уложил мертвую на спину, скрестил ее руки на груди, как делали соседи, когда умерла его мать. Одна из соседок быстро провела по лицу покойницы, опустив веки на глаза. Рауль попытался сделать то же с Фабианой, но ничего не вышло. Он умел обращаться лишь с живыми телами. Необходимо было принять какое-то решение, но все они казались абсурдными.