Дмитрий Сафонов - Ласковый убийца

Все это вихрем пронеслось в голове у Топоркова. Он застыл на месте, зорко озирая все вокруг.

— Ребята, меня пригласил Владимир Сергеевич, — дружелюбно сказал Валерий.

— Мы знаем, — нервно подергивая плечом, ответил "боксер". — Но оружие вам придется сдать. Таков порядок.

Стреляный по-прежнему улыбался, но в голосе его послышались суровые нотки:

— Ребята! Я сам по себе — оружие. Поэтому сдам я вам пистолет или не сдам — значения не имеет. Понятно?

Охранники напряглись. Топорков видел, как "боксер" нервно шевелил узловатыми пальцами, словно готовился схватить ребристую рукоять своего ПСМа. "Скрипач" согнул руку в локте, выставив "дипломат" вперед. "Хоккеист" потянулся к пуговицам пиджака.

"Поздно ты раздеваться надумал, браток", — усмехнулся про себя Топорков.

В этот момент за спиной у охранников раздались шаги, и широкие двери кабинета распахнулись. На пороге в позе футболиста перед штрафным ударом стоял сам Тотошин. Дымчатые стекла его очков светились умом и проницательностью.

— А ведь он прав, — негромко сказал Тотошин. — Иначе бы я его не позвал.

Охранники расступились, и Топорков подошел к министру.

— Вы готовы послужить Родине? — спросил Тотошин.

У Валерия перехватило дыхание: а разве вся его жизнь не является ответом на этот вопрос?

— Всегда готов! — тихо, но очень твердо, по-военному, сказал верный сын Отечества Валерий Топорков.

БОЛТУШКО.

Николая Бурмистрова похоронили во вторник. Алексей Борисович сильно напился на его поминках, возвращался домой на такси, и в дороге его укачало. Он дважды просил шофера остановить машину и ходил в ближайшие кустики, чтобы освободить организм от излишков выпитого и съеденного.

Соответственно среда явилась для Болтушко черным днем. Настроение было траурным, а физическое состояние — близким к коматозному. К сожалению, Алексей Борисович еще не выработал спасительной привычки опохмеляться, поэтому принимал муки по полной программе, наивно пытаясь облегчить их шипучим аспирином.

В четверг он вернулся к жизни. А во второй половине дня даже робко подумал, что жизнь все-таки хороша. И жить — в определенном смысле — тоже хорошо!

Настала пятница, и после обеда он должен был засесть за итоговую статью о происшествиях за неделю.

Утром прибежал молодой, но уже подающий большие надежды журналист широкого профиля — Станислав Скобликов.

— Старик! — закричал он с порога. — Есть потрясающий сюжет для твоей субботней статьи. Только что снял с телетайпа. И стоит недорого — всего сто грамм в редакционном буфете. Идет?

Станислав собирал самые свежие и самые "стреляющие" новости, и выдавал их в рубрике "Срочно!". В данном случае речь шла о том, выйдет ли эта новость под броским заголовком в рубрике Стаса или будет описана в статье Болтушко: информация не должна повторяться, а тем более в одном номере.

Болтушко посмотрел на него оценивающе:

— А если мне не подойдет твой сюжет?

— Старик, тут же "сотку" возвращаю. Получится, словно выпили на брудершафт. Каждый по "сотке". Минус на минус дает знак "равно". Согласен?

— Ладно. Пойдем, — словно бы нехотя ответил Болтушко, и встал из-за стола: как правило, Стас подбрасывал хорошие сюжеты.

В буфете царил прохладный полумрак. Болтушко заказал две рюмки водки по пятьдесят граммов (чтобы не привлекать внимание любопытных глаз одним большим заказом) и бутерброд с колбасой. Они отошли в уголок. Первую рюмку Стас выпил сразу же и принялся жевать.

— Ну, давай, рассказывай! Время поджимает! — поторопил его Болтушко.

— Представляешь, в "Склиф" поступает мужик с ножевым, — начал Стас. — Его спрашивают: кто это, мол, тебя так? Он мнется, мнется, а потом и говорит: жена, мол. А за что? На почве ревности, отвечает. И рассказывает свою историю. Оказывается, у него давно уже был роман с соседкой, которая живет этажом выше. Соседка — женщина одинокая, а он, как ты сам понял — мужчина женатый. И вот такая получается ситуация: вроде бы есть где встречаться, да некогда. Супруга, понимаешь, все время на посту, и все время бдит. Однажды он говорит жене, что едет в командировку на две недели. И, действительно, уезжает. Но только через неделю потихоньку возвращается, и — прямиком к соседке. И живет там у нее, и пилит ее по несколько раз на дню, и все такое остальное. А соседка буквально расцветает от повышенного внимания, и ходит сама не своя, аж светится — такая вся счастливая. А он из ее квартиры — ни ногой; не дай Бог — жена засечет. Но… сколь веревочке не виться… Короче, однажды соседка ему и говорит: сходи-ка, мол, Гоша, ведро мусорное вынеси. Ну чего тут идти? До мусоропровода? Он — закуривает, и с ведерком — на лестничную клетку. А мусоропровод — между этажами. Вот он свое ведерко вываливает, и по привычке — домой, к законной жене. На полном автомате. Звонит в дверь, жена открывает, и что она видит? Стоит ее благоверный, в спортивных штанах, в майке и в чужих тапочках на босу ногу, а в руке, понимаешь, — вражеское ведро. А она-то думает, что ее муж — в командировке. Ну, и какая у бедной женщины может быть реакция? Естественно, она встала на защиту моральных устоев и непреходящих семейных ценностей, и сгоряча слегка порезала муженька: как говорится, Платон мне друг, но истина! — Стас ткнул пальцем в потолок, — истина! она, понимаешь, дороже! Кстати, мужик-то ничего, оклемается. А вот жена может пострадать за свои убеждения, буквально как Софья Ковалевская…