Дмитрий Сафонов - Ласковый убийца

В животе сосет. Даже нет, не сосет. В животе такое ощущение, будто там сидит еще одна голова, и она все время кружится. Этакое головокружение в животе. (По-моему, это не моя метафора. Но она очень точная, не буду искать другую.) Простите за еще одну подробность, но уже три дня у меня не было стула: а все потому, что я ничего не ем; попробуйте запихнуть в себя хоть что-нибудь, если вас постоянно тошнит. А водку я не закусываю, запиваю водой — обыкновенной, хлорированной, из-под крана.

Теперь про ноги. Нет, сначала — про то, что между ними: вы же все-таки не юная девица, разрешите быть с вами откровенным. А я не могу себе позволить быть неполным и неточным в угоду каким-то идиотским приличиям.

Раньше я всегда просыпался с Эрекцией. И даже тогда, когда я засыпал, совершенно измученный самыми сладкими мучениями, которые только можно себе представить, и утомленный самыми приятными томлениями, какие только можно себе вообразить, то есть засыпал после счастливой, прекрасной ночи, проведенной с прекрасной, счастливой, любящей и любимой женщиной, после того, как тугими струями белого огня, извергнутыми из своих чресл, я завершал и подкреплял, подводил итог извержениям словесным, которые то потоком, то по капельке, то шепотом, то стоном я вливал в улитковый завиток самого изящного в мире ушка, окруженного разлетающимися от моего горячего прерывистого дыхания прядями темно-русых волос, даже тогда я просыпался с Эрекцией. (Пишу с большой буквы, во-первых, потому, что питаю к ней глубочайшее уважение, а, во-вторых, потому, что она действительно была велика.)

А теперь? Я уже не ощущаю приятной тяжести между ног, там болтается нечто вроде пустого кисета. Там пусто… И это не просто физиология, это уже некий символ. Вот чего я по-настоящему боюсь — собственной несостоятельности. Во всем…

Боюсь так сильно, что подкашиваются ноги. Хотя, вполне возможно, ноги подкашиваются еще и оттого, что я три дня ничего не ел, и оттого, что отравленный алкоголем мозг дает мышцам неверные команды, а, может, еще по какой-либо причине… Нам ли с вами не знать, что на одну и ту же вещь могут существовать разные взгляды, что на одно и то же событие есть несколько точек зрения, что одинаковые следствия могут быть вызваны множеством различных причин?.. В этом, если хотите, наша общая задача — искать (и найти) оборотную сторону предмета, посмотреть на него так, как никто прежде не смотрел, увидеть то, что еще никто не видел; понять, осознать и затем передать свое восприятие.

Ни на кого не похожее, личное осмысление одинаковой для всех действительности — это еще не искусство. Но уже предпосылка к искусству; если угодно, прелюдия к нему…

«КРОВАВОЕ ЗОЛОТО». НАПЕЧАТАНО НА МАШИНКЕ. ПРОДОЛЖЕНИЕ.

— Зачем я вам понадобился? — довольно резко спросил Топорков — он не считал нужным скрывать от Степанова свое неприязненное отношение.

— Валерий Иванович… Извините, Стреляный! Вы не могли бы прямо сейчас приехать в министерство, на Житную? Министр хочет лично поговорить с Вами.

— Лично? — недоверчиво переспросил Топорков. — А почему же тогда Тотошин сам не позвонил? Или он уже забыл, как это делается?

На другом конце провода повисло напряженное молчание; спустя какое-то время раздалось обиженное сопение — видимо, Тотошин все слышал, сняв трубку параллельного аппарата.

— Здравствуйте, Валерий Иванович! Это Тотошин.

Топорков подобрался и даже вытянулся по стойке "смирно": несмотря на неоднозначность фигуры министра внутренних дел, Стреляный относился к нему с большим уважением — министр был человеком слова.

— Здравствуйте, Владимир Сергеевич! Простите мне мой выпад — я был неправ.

— Ерунда, — отрезал министр, — сам виноват: уж такому человеку, как вы, мог бы позвонить лично — в стране только один Валерий Топорков. А министров пруд пруди. Спасибо, что поставили на место: с этой прорвой бумажной работы на многое начинаешь смотреть по-другому, утрачиваешь понятие об истинных ценностях. Но перейдем к делу — оно не терпит отлагательств. Я прошу Вас сейчас же приехать в министерство: я бы приехал сам, но боюсь, что моя охрана разбудит всех Ваших соседей, — Тотошин засмеялся.

— Конечно, — заверил его Топорков, — я уже выезжаю. Минут через пятнадцать буду у вас. Скажите парковщикам, чтобы не брали с меня денег за стоянку — я же все-таки по государственному делу.

Тотошин снова засмеялся — он оценил шутку Стреляного.

— Не волнуйтесь, Валерий Иванович! Мы Вас в обиду не дадим. К тому же поздно уже, все парковщики спят крепким сном. Они, конечно, вампиры, кровососы, но дневные, и режим соблюдают строго. Так что приезжайте без опаски — никто с Вас денег брать не будет.