Андрей Терехов - Волк в ее голове. Часть III

– … изменён, – нечётко, с середины звучит запись. – Пожалуйста, наберите «103».

– Спасибо! Век не забуду!

Мои пальцы послушно нажимают «1», «0» и «3». Вызов.

– Здравствуйте. Вы позвонили в Единый диспетчерский центр скорой и неотложной медицинской помощи города Северо-Стрелецка, пожалуйста, не кладите трубку, мы обязательно Вам ответим.

Играет классическая музыка.

Мелодия тянется и тянется – из уха в ухо, через извилины, скрипичной струной через пустоту. Ветер дует и дует.

Я сбрасываю вызов и снова набираю «103».

– Здравствуйте. Вы позвонили в Единый…

Запись обрывается. Нарастает гудок и эхом отдаётся в черепе. Затихает.

Внутри меня всё натягивается от страха.

– Скорая слушает, – отвечает женский голос. К моему облегчению, звучит он живо, с хрипотцой и бархатцем. – Что у вас случилось?

– Сорян… м-м, не знаете, где интернат недостроенный?

– Где что? Говорите громче.

– Недостроенный интернат!

Молчание.

– Для детей-инвалидов! На Приморке!

Тишина.

Я в отчаянии смотрю на треснутый экран. Он чёрен и, когда я нажимаю включение, показывает картинку дохлой батарейки. Деления её пусты, вместо глаз сереют крестики.

– Блин. Блин! – меня разбирает истерический смех. – БЛИН!

Страшный гул вновь поднимается в соснах и разбегается по верхушкам. Узловатые ветви шатаются от ветра, на голову сыпется труха, мягкие иголки. Я едва не швыряю телефон на асфальт, но в последний момент останавливаю руку и позволяю ей безвольно опуститься.

– Чел?.. – раздаётся голос Дианы за спиной; её гавнодавы скрипят по асфальту.

Я сердито отшатываюсь, когда она робко, тепло касается моей спины, и шиплю: «Не т-трогай!»

– Возьми.

– Не говори со мной!

Когда я поворачиваюсь, Диана что-то протягивает мне. Другой рукой – с носовым платком и сигаретой – она неловко прижимает к рёбрам грязную сумку Вероники Игоревны.

– Не трогай меня, – повторяю я дрожащим голосом. – Не говори со мной. Вали куда хочешь. Кури че хочешь. Кури… Курица! Тупая безголовая, я не знаю… курица! И себя угробишь, и его угробишь, и всех. Курица! Курица! Курица!..

Теплота её ладони ещё греет мою спину, и где-то на этом адовом ветру, где-то в глубине души отчаянно хочется, чтобы Диана снова прикоснулась. Но я слишком зол, а она натужно хлюпает носом, сплёвывает кровь, вновь что-то протягивает.

– Я не буду, но ты… Ты позвони.

Мне в руку утыкается доисторический «Нокиа». На экранчике высвечиваются синим три цифры набранного номера: 1, 0 и 3.

Сладкий кипяток чая сползает по пищеводу и падает жгучим шаром в желудок. Я стучу раскалённым стаканчиком по столешнице, прикрываю глаза. Под веками собирается бархатная тьма и пульсируют световые круги.

Что вам сказать?

От усталости у меня дрожат ноги и раскалывается затылок.

Я сижу на заправке, километрах в шести от города, и похлёбываю пакетозный чай, который мне купила Диана. Ничего, кроме грязно-рыжего фонаря, не освещает пустое, холодное, тёмное шоссе за окном. По обочине бродит моя благодетельница.

Диана.

Дианище.

Дианозаврище.

Она приложила мобильный к уху и беззвучно шевелит губами. За ней густеет ночь: поднимается из чёрного леса в синее небо и поглощает остатки дня.

В кафе при заправке душно и сумрачно: работает только лампа у парня-кассира, который нацепил наушники и пустым взглядом смотрит в окно. Остальное пространство разъедают тени: стеклянную дверь с колокольчиком, тревожно-красные стены и зелёный потолок – болезненного, гайморитного оттенка.

Я прикрываю тяжёлые веки и слушаю, как под костями черепа неотступно гудит ветер: ш-шух, ш-шух.

Ш-шух.

В темноте внутреннего зрения возникает фигура отца Николая. Он парит, словно в невесомости, и только лохмотья чёрной рясы колышутся ветром, будто трава на затопленном лугу. Потом кожа на лице сереет, высыхает, покрывается язвами. Глаза закатываются, губы открываются, рука выворачивается и переламывается со звоном колокольчика. Отец Николай нависает надо мной, рот его вытягивается, вытягивается…

– …берет? – говорит он над самым ухом.

Я вздрагиваю и просыпаюсь. Сердце стучит, в голове стучит; силуэт отца Нико… нет, Дианы, обычной Дианы, расплывается перед глазами мутным пятном.

– Че? – Я вскакиваю, чувствую нелепость этого и сажусь обратно. – Че там?