Наталья Александрова - Очи наяды

– Он сказал – у полковника? – переспросила Надежда. – А фамилию полковника не назвал?

– Вот чего не помню, того не помню!

– А самого Котика фамилию помнишь?

– Котика? Конечно! Чалышев он был. И тетя Шура тоже Чалышева, она замужем никогда не была.

– Чалышев, значит, – протянула Надежда. – Интересно, очень интересно…

– Что тебе интересно? – насторожился муж. – Надя, а зачем тебе эти фамилии?

– Для достоверности! А может, ты все выдумываешь? – не растерялась Надежда, но, увидев, что муж надулся, добавила: – Ну ладно, не сердись, продолжай уж…

– Да продолжать-то почти нечего. Кажется, Котик еще сказал, что всю жизнь на это положит, но непременно вернет отцовские ценности, что кое-что от отца должно было остаться, что не такой он был человек, чтобы все тебе, дуре, доверить. Это он так тетку свою называл, единственную родню на свете. А потом он вроде услышал, что под дверью кто-то скребется, замолчал и подошел к ней. Хорошо, я успел отскочить и спрятаться за соседские пальто, которые висели в коридоре на вешалке, маленький ведь был, как раз поместился. Котик из комнаты выглянул, огляделся, выругался и обратно ушел…

– И что дальше было?

– А дальше… дальше такая страшная история случилась… Котик с двумя приятелями ограбил шофера такси. Взяли у него всю выручку, а самого шофера ударили молотком по голове. Поймали их быстро, попались по глупости, кто-то стал деньги тратить, кто-то проболтался по пьянке… Шофер этот, которого они ограбили, лежал в больнице, в тяжелом состоянии, и я слышал, как взрослые между собой разговаривали, что если он выживет – это одно дело, и статья одна, а если умрет – то совсем другое. Тогда наш Котик на много лет сядет. Потому что к тому времени ему уже восемнадцать лет исполнилось и за убийство он на долгие годы загремит. Другие-то двое еще несовершеннолетние были, им меньше грозило. Один, между прочим, из очень хорошей семьи. Отец у него – капитан дальнего плавания. Помню, мама все приговаривала: «Господи, да чего этому-то не хватало? Дом – полная чаша, одет всегда с иголочки, мать ему деньги давала – так нет же, пошел на преступление!» В общем, не только вся квартира, весь двор ждал, чем дело обернется. А потом возвращаемся с мамой как-то из садика, а навстречу нам тетя Шура идет и плачет. Оказывается, умер шофер. А она Котика все же с пеленок вырастила, потому что мать его умерла родами, и тетя Шура его любила, хоть и обращался он с ней, конечно, по-свински…

– И что – на этом все?

– Ну да. Котика посадили, а нам скоро собственную отдельную квартиру дали от отцовской работы. Так что я больше никого из тех людей не видел. Переехали мы, я в школу пошел, там все другое уже было.

– А ведь этот Котик уже давно должен был на свободу выйти… столько уже лет прошло.

– Да, конечно. Это ведь очень давно было. Наверняка вышел, если, конечно, еще жив. Да вот, кстати, я еще вспомнил. Мне уж лет двенадцать было или даже больше. И вдруг мама говорит: звонила бывшая соседка с той квартиры на Охте, сказала: тетя Шура умерла. Ну, мама расстроилась, конечно, и собралась на похороны, хотя отец ей и не советовал. И правильно делал. Но она его не послушалась и пошла. А потом рассказывает: жуткое дело, тетя Шура так и жила в той коммуналке, там нищета страшная, все жильцы, кто поприличнее, давно оттуда съехали, остались одни алкаши да уголовники бывшие. Грязища – не описать просто, в голове не укладывается, как люди в таких условиях жить могут. И Котика там видела, он как раз только по условно-досрочному вышел. Вид, сказала, тоже жуткий, зубов совсем нет, сам худой, трясется весь, и шрам во всю щеку. Плакал там, на похоронах, слезы размазывал – на кого же ты, тетенька, меня покинула. Противно смотреть было. Отец тогда на маму очень ругался: мол, вечно тебе неймется, нашла куда ходить… тете Шуре уж все равно, а там и заразу любую подцепить можно.

– Так, значит, Чалышев этот отсидел свой срок и вышел? – оживилась Надежда.

– Ну, может, потом снова сел. Или умер. Уголовники долго не живут… А почему ты о нем спрашиваешь?

– Да так, просто любопытно стало. Ты так интересно рассказал – все люди как живые.

Надежда знала, как безотказно действует на мужчин самая грубая и примитивная лесть – даже на таких умных, как ее муж. И на этот раз лесть сработала – Сан Саныч приосанился, подхватил кота на руки и не стал расспрашивать Надежду об истинной причине ее интереса к делам давно минувших дней. А про то, как фотография актрисы Лазоревской оказалась в пуфике со щетками и сапожным кремом, он и вовсе забыл.