Наталья Александрова - Очи наяды

– Слушай, это у тебя спросить надо, это же твоя квартира! – Надежда решила применить тактику сплошного отрицания – ничего не знаю, ничего не видела, понятия не имею, как эта фотка здесь оказалась. И стоять насмерть, как спартанцы у Фермопил.

– Ты в этой квартире всю жизнь прожил, а я-то при чем? У тебя на антресолях разных бумаг полным-полно, сколько раз обещал разобрать! – Надежда решила перейти в наступление.

– Да-да, конечно… – муж сразу же пошел на попятный. – Ну надо же, Ариадна Лазоревская!

– Ты ее знаешь? – Надежда непритворно изумилась, но тут же поправилась: – Ну вот, я же говорила, что это твое!

– Да не то чтобы знаю… это актриса, старая, давно про нее ничего не слышал, а вот в детстве…

– Знаешь что, пойдем завтракать, и ты мне расскажешь!

Надежде нужно было его увести из прихожей.

– Ах да, я же омлет пожарил! С ветчиной! – муж оживился и проследовал на кухню.

Надежда прибрала разбросанные по полу щетки и тюбики крема, показала кулак коту, чтобы не смел ябедничать, и тоже поспешила на кухню.

Омлет чуть подгорел, но его съели. За чашкой кофе муж неспешно начал рассказывать:

– Надя, я ведь уже говорил, что в детстве жил в большой коммунальной квартире на Охте. Не буду утомлять тебя рассказами обо всех соседях, это займет слишком много времени, но вот одна соседка, тетя Шура, как называла ее вся квартира, а если полностью – Александра Васильевна, была личностью колоритной…

Сан Саныч замолчал, словно всматриваясь или вслушиваясь в свое прошлое, затем продолжил:

– У нее был патефон. Это такой старый проигрыватель для грампластинок…

– Да что я, по-твоему, не знаю, что такое патефон?

– Ну, знаешь, знаешь! Она бесконечно проигрывала на нем одни и те же пластинки – Клавдию Шульженко, Петра Лещенко, еще каких-то допотопных певцов, которых я не запомнил. Но мне она иногда ставила детские пластинки – «Старик Хоттабыч», «Чиполлино», «Ухти-Тухти»… А еще она шила.

– Портниха, что ли?

– Ну да. У нее была дореволюционная швейная машинка фирмы «Зингер».

– У моей бабушки тоже.

– Иногда к тете Шуре приходили заказчицы – модные такие тетеньки с завитыми волосами, мама говорила: с перманентом… тогда многие шили у частных портних. Одна из них, высокая брюнетка, каждый раз угощала меня конфетами «Белочка» в зеленых фантиках… Вкуснее этих конфет ничего не помню! Но тетя Шура шила не только новые платья, иногда она перешивала и старые вещи. Как-то она сшила мне штаны из старой маминой юбки. И даже денег не взяла, по-соседски. Из ее комнаты постоянно доносился стрекот швейной машинки и голос Петра Лещенко или Изабеллы Юрьевой. Иногда пластинку заедало, и я помню, как бесконечно повторялось: «Ты помнишь наши встречи…» Были и другие песни, более современные. Мне нравилась про рыжика «Руды-руды-руды-рык, а по-русски рыжик…» и еще про два берега…

– Мы с тобой два берега у одной реки! – пропела Надежда. – Мама недавно эту песню вспомнила. – Она улыбнулась и погладила мужа по щеке. – Я понимаю, что тебе приятно вспоминать свое детство, но к чему ты все это рассказываешь?

– А вот к чему. Кроме патефона и швейной машинки, у тети Шуры была большая коллекция фотографий.

– Фотографий? Каких фотографий?

– Тогда многие собирали фотографии артистов, выпускалась даже целая серия – «Артисты советского кино». Эти фотографии продавались в газетных киосках, за ними гонялись, ими обменивались, некоторые фотографии очень ценились. На каждой было как бы от руки написано имя. Как будто это автограф артиста. Конечно, этим больше увлекались девочки, школьницы – восьмой, девятый классы, а тетя Шура была вполне взрослой, но тоже их собирала. Так вот, когда она шила мне штаны, я сидел у нее в комнате и от нечего делать перебирал эти фотографии. Среди них был снимок вот этой самой актрисы, и снизу написано аккуратным почерком: Ариадна Лазоревская. Только фотография другая была – она на ней постарше и в другом, нарядном платье. Но это точно была она – Ариадна Лазоревская.

– Ты так хорошо запомнил ее имя? Ведь столько лет уже прошло!

– Ну, в детстве все удивительно хорошо запоминается! А лет и правда с той поры прошло очень много. Это ведь было еще до того, как вернулся Котик.

– Котик? Какой котик? – Надежда взглянула на Бейсика, который материализовался рядом.

– Нет, не такой котик… – Сан Саныч усмехнулся и почесал кота за ухом. – Так звали племянника Александры Васильевны. Вообще-то его звали Константином, но тетя Шура, а за ней и вся квартира называли его Котиком.