Наталья Александрова - Очи наяды

Надежда моргнула и потрясла головой, перед ней лежала карта с лицом старика. Значит, показалось.

– Кто это? – невольно спросила она, хотя уже и так догадалась.

– Чистый Фраер, – подсказала Лиля, которая тоже кое-что видела. – Неужели он жив?

– Не может быть! Прошло столько лет…

– А к кому вы, интересно, только что поперлись прямо в пасть? – буркнул Виктор. – Он живет там же, где и раньше. И по-прежнему очень опасен. У него спрятана одна серьга, а вторую я тебе продал. А кто эти двое, – он указал на рыжую и ее спутника, – я понятия не имею.

– Значит, нужно натравить старика на эту рыжую, пускай они друг друга нейтрализуют, а потом добыть вторую серьгу, чтобы прочитать пророчество! – решительно сказала Лиля. – И я напишу статью.

«Как у них, молодых, все просто», – подумала Надежда, хотя была согласна с таким планом.

– Да подожди ты! – рассердилась гадалка. – Дай закончить! Не говори под руку! Вот чем сердце успокоится! – и она шлепнула на стол еще одну карту – короля бубен.

– Да это же мой муж! – ахнула Надежда. – Он-то здесь каким боком?

– Уж не знаю, – засмеялась гадалка, – а только карты врать не станут.

– Вот что, мне срочно домой нужно! – Надежда истолковала карту по-своему. – Спасибо вам на добром слове, а только сейчас я пойду.

– Идите уж, – гадалка отвернулась, – денег за работу не беру, потом сочтемся.

Надежда повернулась, чтобы уйти тем же путем, каким они пришли, но Виктор настойчиво потянул ее за рукав к другой двери, которая выходила прямо на улицу. На двери висела табличка: «Почтовое отделение № 42. Часы работы с 9.00 до 20.00, без обеда и выходных».

– А говорила, что обед у нее… – хмыкнула Лиля.

Они вышли на Большой проспект, немного прошли и оказались на Тринадцатой линии, где Лиля оставила машину.

– Увидимся, – бросил Виктор и шагнул в сторону.

– Куда? – заорала Путова, но мужчина уже исчез.

Лиля подбросила Надежду до дома, тем более что дождь пошел, и та побежала к подъезду, едва поблагодарив.

Надежда Николаевна успела вовремя, но взъерошенный Бейсик уже сидел у двери, а значит, муж скоро явится. Вихрем пролетев по квартире, она переоделась в домашнее, прибралась на кухне и поставила в духовку остатки вчерашней рыбы.

В эту минуту в замке заскрипел ключ, и Бейсик приветственно муркнул.

– Заждались уже! – Надежда, улыбаясь, выглянула из кухни.

– Сейчас, сейчас… – Муж наклонился, снимая ботинки. – Ну, что делала?

– Да так, прибралась немного, почитала, шкаф разобрала…

– На улицу не выходила?

– Да нет, дождь ведь идет.

– Ну ладно…

Муж скрылся в ванной, и Надежда перевела дух: пронесло. Опоздала бы на пять минут – и столкнулись бы у лифта. Ой, что было бы!..

Она не знала, что, снимая ботинки, муж заметил ее мокрые сапоги. Надо же, всего-то дошла от машины до подъезда, а сапоги замочила.

Ему снова снился все тот же сон.

Большой холодный дом. Повсюду книги и дорогие старинные вещи. Он идет крадучись, стараясь, чтобы под ногами не скрипнула ни одна половица, чтобы его не услышал хозяин.

Уже год он живет в этом доме – мальчик на побегушках, жалкий прислужник, которому повезло: в этот дом его взяли за то, что он говорил по-немецки. В Германию его привезли в простом вагоне, как скот, но в дороге кормили, давали воды и следили за тем, чтобы старшие ничего у него не отнимали; с дисциплиной у немцев было строго.

В первое время он был даже рад, что попал сюда, потому что в детском доме жилось совсем худо. Его ненавидели за немецкую фамилию, за то, что знает язык, за то, что родителей осудили как врагов народа. Детский дом не успели эвакуировать, воспитатели разбежались, и когда от немцев пришел приказ о вывозе на работу в Германию, староста включил его в список, хотя по возрасту он и не подходил – увозили с четырнадцати, а ему только-только исполнилось двенадцать.

Война подходит к концу, но в этом богатом, но опустевшем доме пока ничего не изменилось. Только стало холоднее да еды меньше, но к этому он давно привык. Он научился выживать в любых условиях.

Он подходит к кабинету хозяина, тихонько открывает дверь и, увидев, что в комнате никого нет, входит внутрь.

Книжные шкафы, давно остывший камин, огромный глобус, письменный стол черного дерева, а на этом столе, в обитой черным бархатом коробке…

В обитой черным бархатом коробке – два камня, словно два сгустка холодного синевато-зеленого пламени, которые смотрят на него, как глаза бога, зовут, манят…