Джессика Гудман - Они хотят быть как мы [litres]

Но… что, если пересуды о Бомонте отражают правду?

Это может знать только один человек. Тот, кто изучил историю Золотого берега вдоль и поперек и мог дать любую справку. Но он тоже объявил мне бойкот. Плевать, он мне нужен, и поэтому в понедельник после школы я как сталкер пасу Квентина возле его хэтчбека. Это первый теплый день за несколько месяцев, такой солнечный, что мне приходится прикрывать глаза руками.

Квентин скидывает блейзер и ослабляет галстук, направляясь в мою сторону. Поднимая взгляд, он останавливается как вкопанный и дерзко вздергивает голову.

– Фу, Джилл. Что еще? – Резкость в его голосе ошарашивает.

– Я просто хочу поговорить.

– Разве ты не заметила, что я больше не разговариваю с тобой?

– Я подумала, может, ты сделаешь исключение, хотя бы раз? – Я одариваю его улыбкой, надеюсь, приятной.

Квентин закатывает глаза.

– Запрыгивай.

Я забираюсь на пассажирское сиденье и пристегиваюсь ремнем безопасности, пока Квентин заводит мотор. Он резко сдает назад и, газуя, выруливает со стоянки как каскадер.

– Боишься, что тебя увидят со мной? – шучу я.

– Типа того. – Его губы сжаты в жесткую линию.

– Мне нужна твоя помощь. Это касается Грэма…

Внезапно Квентин бьет по тормозам. Мы останавливаемся посреди Брейкбридж-роуд, узкого, опасного участка между школой и Золотой бухтой, но Квентин опускает голову на руль, явно не собираясь двигаться дальше.

– Перестань, Джилл. Я не хочу снова ворошить это. Мы же решили оставить все как есть.

– Я знаю, но…

Его жесткий голос прерывает меня.

– Некоторые из нас хотят оставить это в прошлом. Некоторые хотят двигаться дальше, убраться отсюда к чертовой матери и забыть о том, что произошло.

Его слова жалят. Как он мог хотеть забыть Шайлу?

– Если хотя бы сейчас ты перестала быть такой эгоисткой, то поняла бы, что мы все просто пытаемся выбраться отсюда живыми , – бормочет он.

Я качаю головой.

– Эгоисткой? Ты что, издеваешься? Как раз сейчас только я и думаю о Шайле. Я одна пытаюсь докопаться до истины. – На глаза наворачиваются горячие слезы. Сокрушительное одиночество, которое я чувствую все последние месяцы, накрывает меня с головой.

Квентин нажимает на педаль газа, и мы снова движемся вперед, поднимаясь к бухте. Оушен-Клифф едва проступает сквозь облака.

– Ну, пока ты занимаешься неизвестно чем, бросив Игроков и зациклившись на Шайле, некоторые из нас пытаются найти способ выбраться отсюда, уехать в колледж.

– Что ты имеешь в виду?

Квентин еще осенью поступил в Йель на престижную программу по изобразительному искусству. Он тогда прыгал до небес, радуясь, как и все остальные.

– Не все в этой школе богатеи, понимаешь? Не у всех есть папа-волшебник – или даже просто папа. И не каждый может просто заплатить за все. – Его голос срывается. – Со стороны можно подумать, что я живу припеваючи. Мне чертовски повезло, что у меня есть мама и Игроки. Я кручусь среди самых привилегированных людей в мире. Я это знаю. И все же по сравнению с остальными я чувствую себя дерьмом, потому что у нас нет… скажем, шести домов. Нам здесь ничего не светит. Мы с Марлой все время об этом говорим.

Мое сердце раскалывается пополам. Те из нас, у кого, казалось , были деньги, никогда не рассказывали, так ли это на самом деле . У кого-то богатство торчало из всех щелей, как у Никки и Генри. Обычно достаток можно было определить по домам и машинам, отдыху на курортах и драгоценностям. И, поскольку мама Квентина – писательница, автор бестселлеров, да и владели они одним из тех домов в колониальном стиле в Золотой бухте, я просто думала…

Должно быть, он думает то же самое обо мне. Ему невдомек, что я каждый день надрываю задницу, проводя свои одинокие обеды за подготовкой к этому дурацкому экзамену на стипендию Брауна.

– Прости, – шепчу я.

– Мне не нужна твоя жалость, – рявкает он. – Но я не хочу весь выпускной год думать о прошлом. Мне хватило переживаний еще в тот год. И страдать дальше… это чересчур утомительно. Я должен думать о будущем.

– Ну, и кто теперь эгоист? – Я надеюсь, что это звучит шуткой, как и задумано.

Квентин ухмыляется и переключает радио на волну музыки восьмидесятых, как он знает, мою любимую. Из динамиков льется песня группы Heart «Одна», и у меня вырывается смешок. Так в тему.

– Я на стипендии. – Я впервые говорю это кому-либо. Меня пронзает чувство стыда, но не за то, что я обучаюсь как стипендиат, а за то, что вынуждена это скрывать.