Журнал «Искатель» - Искатель, 2018 № 08

Походы в театр повторяют тему с вариациями. В кинотеатре на моей памяти хозяева были один раз, вернулись недовольные, особенно Жора: «Дома с компа перекачал или диск воткнул, никто поп-корном не хрустит, бутылками не звенит, смотри не хочу». Совершенно не поддался он только классической музыке, вынуждая хозяйку со сменной обувью в непогоду, в не вчера купленном выходном платье, облагороженном кокетливым шарфиком или винтажной брошкой, иногда с подругой, чаще в одиночестве посещать консерваторию или музыкальный театр Станиславского. Ходила бы в Большой, да дороговато.

Они научились вместе молчать, а то, посидев каждый в своем уголке — хозяйка на диване за бумажной версией книжки или телевизором, хозяин в кресле за ноутбуком, — вдруг примутся обсуждать увиденное и услышанное, зубоскалить, доставая из одной интеллектуальной копилки шутку или цитату. После отведают Шуриной стряпни и удостоверятся, что день удался.

Чистая идиллия, если глубже не копать.

10 апреля

Щелк: портрет молодого человека. Сын, Дмитрий Георгиевич, для друзей и родных Митя, 30 лет, но выглядит старше, от отца взял рубленую внешность, от матери дородность. Джинсы, в тон свитер или стильная рубашка.

В семейном альбоме, который я периодически рассматриваю с коленей хозяйки, сын представлен на шкале времени во всех видах: пупсик, бледная немочь, маленький отличник, трудный подросток, женатик. Каждый период мать снабжает ностальгическими комментариями: «маленьким он не любил погремушки, а любил стучать крышкой по кастрюле, сидит в манеже, пока я готовлю на кухне, и бьет в литавры», «в детском саду часто болел, гланды, пришлось удалять, и грыжу пупочную, натерпелся, бедненький», «он с самых первых школьных дней самостоятельно готовил уроки, легко все давалось, очень способный был и послушный», «в переходном возрасте голос смешно ломался, пока не стал, как у отца, красивым баритоном», «а вредным был, мы вообще не знали иногда, где он, учебу запустил, музыкой дикой увлекся, пришлось даже репетиторов брать к институту». Время перед последним снимком пришлось на извержение вулкана: ведомый, хотя и не без норова, единственный ребенок в семье, обвешенный, будто знаками отличия, родительскими надеждами, неожиданно обрел независимость суждений и собственной судьбы. Отучившись четыре курса в МАИ, Митя заявил, что бросает институт, поскольку всегда был далек от авиации, а теперь заболел фотографией, в которой и видит свою профессию. Родители запаниковали, не представляя будущее сына без высшего образования, мать даже по-настоящему слегла с сердцем, отец предпринял психические атаки, предрекая безработицу и нищету. Однако сын не капитулировал. Он в хвост и в гриву эксплуатировал опрометчиво подаренный отцом и чуть не разбитый сгоряча матерью фотоаппарат, снимая свадьбы, пейзажи и корпоративы, в результате был замечен частным садоводческим журналом, куда и устроился работать штатным фотографом. Все бы хорошо, но армия. Отмазали связи знакомого терапевта, подкрепленные совместными финансовыми усилиями родителей и вставшего на непредсказуемую стезю сына в долях примерно десять к одному. Вспоминая за разговорами с подругой вольнодумство Мити, хозяйка в зависимости от затронутой темы пафосно завершает: «Представляешь, он мог бы сейчас работать на «Боинге» или на выгодных оборонных заказах, если бы не эта блажь с фотографией», «Все коррумпировано, ты не представляешь, какую взятку пришлось дать за откос от армии», «Мы с Жорой не представляем, как хобби способно стать профессией. Фотографировать-то каждый дурак может, взял аппарат и щелкай, ни образования не надо, ни навыков».

Дальше придется жонглировать семейными мемуарами по причине собственного отсутствия присутствия. Можно, допустим, представить жанровую фотографию с эффектом патины.

Только, значит, родители утерли пот со лбов, как отпрыск снова проявил самостоятельность, без предупреждения приведя в дом маленькую, красивую, смугленькую, будто креолка, девушку. Отец оторопел, мать сразу почуяла неладное, но оба выдержали фасон, приняли как подобает. Девушка после ужина осталась ночевать, а потом просто осталась. Протелепавшись полгода между исконной и приобретенной семьями, помощница юриста из садоводческого журнала стала женой и снохой-невесткой.

У хозяев свадьба была комсомольская, в нашей квартире, скромная по родительским деньгам и веселая по количеству народа, гитар, песен, плясок и подначек. Будущая супруга сына захотела, как водится в американских и успешно перенятых отечественных фильмах, быть принцессой со всеми сопутствующими атрибутами: с похожим на торт белым платьем, каретой, голубями, лимузином, рестораном, аниматором, какими-то финтифлюшками вроде свадебного домика, открыточек, рамочек, букетиков, подвязочек и прочая, и прочая. Торжество не могло состояться без дальнейшего свадебного путешествия в Италию, где, как известно, находится все самое-пресамое. Митя составил смету, включил в нее свое свадебное облачение, кольца, подарок невесте, после чего собрал родителей с обеих сторон на нейтральной территории в кафе для оглашения приговора. Слишком быстрое следование дорогостоящих событий и безапелляционность сына в отношениях с чужими деньгами чуть было не деморализовали хозяев. Но что делать, чадо-то одно, кровинушка. Жора, служа, по его выражению, на побегушках у своего друга-предпринимателя, тогда процветал, Шура работала, да еще иногда подрабатывала, исправляя тексты начинающих авторов, в общем, совместными финансовыми усилиями родителей двух семей сказку для детей удалось сделать былью. После свадьбы новобрачные поселились у нас, потому что в неотремонтированной, заваленной антикварной мебелью окраинной однушке существовать было невозможно, а в двушке невесты, кроме ее мамы с папой, проживал еще младший брат.