Журнал «Искатель» - Искатель, 2018 № 08

Перечитал, несколько сумбурно, настоящее переплетается с прошлым и наоборот, зато достоверно, я вам не какой-нибудь там кот Мурр.

15 марта

Стоит только обмолвиться, они тут как тут. И ведь не поймешь, сон или явь. Кот в сапогах писателя Перро являлся, кот ученый писателя Пушкина с дуба слезал, теперь, пожалуйста, кот Мурр писателя Гофмана. Умница, воспитан по системе философа Руссо, манеры, речь изысканная, не то что у нынешних. А что сразу? Все мы дети своего времени.

— Право, Барсик, меня нисколько не смущает современный сленг, напротив, обожаю разные штучки.

— Эээ…

— Примочки-филологочки… гучки… Главное — возвышенность наших с вами ума и духа. А слова… Пустое. Трагедия не в счет, разумеется.

— Разумеется…

— Как вам моя «Кавдаллор — король крысиный»? Вижу, вы смущены, что ж, вещь действительно посильнее «Фауста» Гете будет. Неоцененная. И кем? Хозяином! Кот, видите ли, должен ловить мышей, а не читать книги. Невежда. Внимательнейшим образом, многоуважаемый коллега, буду следить за вашим творчеством, тем более любопытным, что вы, с позволения сказать, не вожделеете. Ах, Мисмис, Мина… Как до инцеста не дошло, до сих пор удивляюсь. А то бы кирдык всей этой лабуде.

— Простите…

— Да гениальности вместе с духоподъемностью. Ну-с, дерзайте, дружище. Bene, с позволения сказать, ambula!

— Простите…

— Простите! Неучи… Понаехали… Писаки…

Смылся. Сам писака. Что ж ты в книжке о собственных житейских воззрениях так неожиданно, на пороге великих свершений, издох? Дальше не сочинялось? И хозяин твой исчез в неизвестном направлении. Мои-то здесь, при мне. Так, берем фотик… Не могу, расстроил, зараза, теперь несколько дней буду сам не свой.

23 марта

Берем, значит, фотик, щелк — стереоскопическая фотография. Хозяин, Георгий Алексеевич, для жены и друзей Жора, 55 лет, внешность римского центуриона, джинсы, рубашка в мелкую серо-синюю клетку. Хозяйка, Александра Владимировна, для мужа и подруг Шура, ровесница хозяину, старается следить за собой, но в последнее время заметно погрузнела, на фотопортрете в не новом, но элегантном сиреневом платье, общую джинсовую униформу и в пир и в мирона не приемлет. На мой взгляд, хозяйкины переживания по поводу внешности совершенно напрасны. Дородность под стать поэтессе Анне Ахматовой в зрелые годы, плюс вкус и умение носить вещи, «что мое, то мое, всегда могла из простенькой кофточки и перелицованной юбочки создать ансамбль не хуже Диора», — самое время на пенсии расширить сознание и купить джинсы свободного покроя.

Свел девятнадцатилетних студентов разных вузов стройотряд, распространенное в социалистические времена место мобилизации молодежи на общественные работы. Через год состоялась свадьба, оставившая отпечаток на черно-белой фотке в гостиной. Хрупкая университетская филологиня в струящемся платье под руку с крепким будущим горным инженером в мешковатом костюме несовременно красивы, сосредоточены, чистый комсомольский взгляд устремлен в будущее. Сказать по совести, будущее было к ним благосклонно. Мне нравится слушать их байки про безбашенное студенческое время, про Москву, когда она была их городом, про обустройство скромного быта в оставленной Шуриными родителями квартире. Сами родители потеснили Шуриного дедушку, одинокого и совсем пожилого, занимавшего огромную комнату в пятикомнатной коммуналке на семнадцать жильцов в старинном двухэтажном доме на Тишинке. В семейных альбомах, которые я периодически пересматриваю с коленей хозяйки, есть и дом, и комната, перегороженная ширмами и шкафами, и вся квартира, до послереволюционного уплотнения принадлежавшая известной медицинской фамилии дедушки. Жора переехал к Шуре из окраинной хрущевской однушки, которую делил с мамой, старшее поколение погибло на священной войне, а воспитавшая маму тетка умерла еще до Жориного рождения. Патриарх тихо отошел, не застав крушения империи, следующие же, пережив тяготы военною и послевоенного периодов, хоть и производили впечатление несгибаемых дубов-колдунов, убрались в один год, рухнули, не выдержав ваучеризации, МММ и прочих постперестроечных прелестей, сначала мама Жоры, потом друг за другом родители Шуры. Однушку успели приватизировать, а комнату нет, хорошо, добрые соседи ничего не растащили, хозяева перевезли мемориальный мебельный склад в опустевшую жилплощадь, которую в сложное для себя время, как разменную монету, пустили на сдачу. Теперь почившие смотрят, молодые и торжественные, с фотографий, развешенных по стенам квартиры, в которой мы до сих пор живем.