Журнал «Искатель» - Искатель, 2018 № 08

13 мая, ночь

— Привет! Не спи, замерзнешь!

Кто таков? Никого не увидев, повернулся на странный запах в углу и возле зашторенного окна обнаружил монстра. Не может быть. Только подумал, в голове возникли строчки: «кот, громадный, как боров, черный, как сажа или грач, и с отчаянными кавалерийскими усами».

— Прочитал? Ну здорово, собрат, — на меня перил огненные зенки романный Бегемот.

— Тебя нет, — сказал я твердо. — Ты придуман писателем Булгаковым, и я о тебе не вспоминал.

— Это тебя скоро не будет, андроид недоделанный, а я всегда есть. По свету гуляю, прибываю к кому пожелаю. О, стихи. Писатель воплотил реальность в образ, но хозяин у меня другой.

— Кто?

— Подумай.

— Не может быть, — только произнес, как понял, что не только может, но и есть.

— Соображаешь, гомункулус, — похвалил Бегемот и расправил лапой усы.

— А ты зачем?.. Ты что здесь делаешь?

— Жатву проверяю, поспела ли.

— Какую жатву?

— На сапиенсов твоих любуюсь, замечательные солдаты из них получатся.

— Солдаты?

— Ну да, место встречи изменить нельзя — Армагеддон.

— Господи, да что ты такое буровишь?

— Вот первое слово ты зря сказал, не делай так больше, — рыкнул котище. — Попрошу обращаться со мной вежливо, я панибратства не потерплю. Попрошу усвоить, я нервный.

Таким холодом меня обдало после этих слов, до печенки прямо, в нос такой запах ударил противный, прямо глаза заслезились. Чем от него так воняет?

— Не воняет, а пахнет. Серой. Многим нравится. Котик серый пахнет серой — ничего каламбурчик? — оскалился, а потом захрюкал Бегемот. Позже я сообразил, что он так смеется.

— Ты черный.

— Дурашка, это же искусство, там сходство не обязательно. Кроме того, я могу стать разным.

Сказал, и тут же поменял окрас на рыжий. Через секунду на белый. Еще через секунду вернулся в первобытное состояние.

Я окончательно пришел в себя и решил выяснить все досконально:

— Так что ты там про жатву тер?

— Любопытство похвальное качество, через него у живых существ происходит познание мира. Потом люди, как всегда, все портят. Не накатить ли нам, прежде чем я углублюсь, а?

Не дожидаясь ответа, а может, зная заранее, он вразвалку подошел к столу, наполнил бокал, повернулся ко мне и влил в пасть алую жидкость. «Кровь, — ударило мне в голову, — он пьет кровь».

— Что ты дерганый такой, дурашка, отсвета испугался. — Бегемот одним прыжком перенес жирное тело на диван и уселся рядом со мной, положив одну на другую нижние лапы и скрестив на груди верхние. — Я не вурдалак, не бойся, не укушу. Ну так вот. Помнишь, что хозяин, да не твой, мой, говорил про людей?

Перед глазами замелькали литеры: «люди как люди…обыкновенные люди…»

— Пррравильно. Обыкновенные, в этом вся соль. Не убийцы, не казнокрады, не разбойники с большой дороги, детей не едят, — котяра блеснул глазами, которые тоже за секунду сменили цвет с огненно-желтого на изумрудно-зеленый. — В то же самое время они по-своему убийцы, казнокрады, разбойники, детей и заодно друг друга едят поедом. Ну и остальное по мелочам. Да ты сам недавно о том же думал.

— Ничего такого я не думал. Если только абстрактно.

— Возможно, зато их дела и мысли вполне конкретны. Летят чисто конкретные делишки с мыслишками, как птички небесные, в копилочку к хозяину, а уж он выстраивает всех обладателей по ранжиру. До маршалов и генералов семейка твоя, понятно, не дотягивает, там особи покрупней, однако на пушечное мясо вполне сгодится.

— И что, они погибнут?

— Ты что имеешь в виду? Они, конечно, погибнут в том, последнем, бою, а пока живы, я буду их беречь, охранять, направлять. Не позволю сойти с начертанного пути. Опять стихи!

Бегемот, отправив в пасть маринованный гриб, облизал вилку. Когда успел свистнуть? Я перевел взгляд со стола на его передние лапы, теперь свисающие вдоль тела, и спросил:

— Каким же образом ты собираешься их направлять?

— Направлять — значит культивировать индивидуальные свойства, превращая их в пороки. К примеру, Жорину осторожность я обратил в трусость.

— Ты обратил?

— А то кто ж? Люблю с людишками поиграть, они, наивные, об этом и не подозревают. Думаешь, Жора действительно защищал в институте Валеру, когда того хотели исключить за спекуляцию? Он хотел, правда хотел, но в деканате сказали «пойдешь паровозом», я на ушко пошептал, и он струсил. А Валеру оставили, ограничились выговором, он же отличником был, гордостью факультета. Жора увидел, что ситуация рассосалась, и наврал другу про собственное заступничество. Взял я с той поры в лапы ниточку и стал Жорика за нее дергать, уча храбро самовыражаться за счет любовницы, сына, общей справедливости или малышей вроде тебя.