Инна Булгакова - Век кино. Дом с дракончиком

Оставив их заниматься делом, я отправился на поиски семейства банкира.

Дом — такой как у Самсона, двухэтажный, с гаражом, но — ухоженные цветники, подстриженные кусты, почти английский газон и даже маленький бассейн — почти американский. Здоровенный красавец ротвейлер — лай, рык, беснованье, — которого уняла хозяйка, изящная женщина в сарафане в цветочек, глаза беспокойные.

Я представился: давний знакомый Любавских. Николай Васильевич — Ирина Юрьевна.

— Они так и не появились?

— Нет.

— Ужасно! Вы слышали, тут в окрестностях действует банда? Грабят и убивают.

— В доме ничего подозрительного…

— Они душат удавкой!

— Виктория с сыном исчезли в Москве, до Молчановки не доехали. В моргах и больницах как будто нет о них сведений.

— Ужасно! Хотите позвонить?

— Поговорить с вашей дочерью, если не возражаете.

— Возражаю, — с любезной улыбкой, но твердо сказала мать. — Леля не имеет никакого отношения к этой истории.

— К какой истории?

— К их исчезновению.

— Они с Ваней дружили.

— Раздружили. Мы запретили ей общение с этим юношей.

Из-за декоративных кустов раздался злой голосок:

— Да кто вы такие, чтоб мне запрещать!

Перед нами возникла мокрая, почти голая нимфа (в условном купальничке) — этакий забавный коричневый от загара зверек. Мать заплакала и скрылась в доме.

— Что это вы, мисс, так круто с родителями!

— Надоели. А вы чего тут вынюхиваете?

— Ты же слышала.

— Ладно. Пойдем покурим.

— «Травку»?

— Буду я на вас тратить.

Понятно, кто кого из детишек угощал марихуаной. Она увлекла меня за кустики на клетчатый плед у самой воды, голубой от облицовочной плитки; солнечно-голубые блики дрожали от легкого ветерка, отражаясь на смуглом личике; собака прилегла рядом, положив морду на ее колени. Закурили мои сигареты.

— Говорите тихо-тихо, правда. Они сейчас разорились, с ума сходят из-за «Фараона», — сообщила девочка, мило улыбнувшись.

— Чему радуешься? И твой комфорт под угрозой.

— Себе я заработаю.

Энергия неприрученного зверька бродила в ней через край; я предостерег:

— Это грязный путь и жестокий. До смерти.

— Не боюсь. Ваня умер — и никаких проблем.

Я воззрился изумленно:

— Умер? Что ты знаешь?

Она передернула плечами:

— А что еще могло случиться?

— Может, в аварию попал.

— Об этом же нет сведений, вы сказали.

— Ну… оказался нечаянным свидетелем убийства матери, испугался и где-то прячется.

— У Ваньки были свои загибы, но он не трус.

— Какие загибы?

— У него тетка ненормальная, сдвинутая на религии. И его слегка сдвинула.

— То есть?

— Тут грех, там грех. Старая дева, меня от них воротит.

— Значит, под влиянием тетки Ваня отказался от плотских утех?

Девочка засмеялась:

— Ну и выраженьице… Прям отказался! Разумеется, я победила.

— Но в среду у вас была последняя встреча? Или нет?

Она взглянула исподлобья:

— Последняя.

— Из-за скандала?.. Расскажи.

— Вам-то чего надо?

— Ваня позвонил мне позапрошлой ночью и сказал: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти».

Девчонка отшатнулась, чуть не упав в воду (пес зарычал). Потом задумалась, сдвинув бровки.

— Вот и врете! — закричала с торжеством. — У них телефона нет!

— На даче нет, но он вечером уехал в Москву.

— Кто вам сказал?

— Его отец… то есть Самсон.

Загорелое личико слегка омрачилось.

— Эти отцы… ладно, пусть живут. Ну, в прошлую среду часов в десять мы курили у них в гараже.

— Чуть ли не в присутствии Самсона?

— Он еще днем порулил в Москву. И Вика уехала.

— И все равно: другого места не нашли!

— Глупо, конечно, да ведь туда никто не заглядывал.

— А рабочие?

— Они за билетами на самолет подались. Слышим стук во входную дверь, Ванька запаниковал и стал одеваться.

— Вы голые, что ль, курили?

— В этом самый смак. И нечаянно опрокинул ведро на железный ящик с цементом. Грохот. Явление моего папаши. Сцена. Явление его папаши. — Леля принялась хохотать. — Вы б их видели! Кретины. Пришлось дать нерушимую клятву, что дружбе нашей пришел конец.

— Нерушимую? Точно?

— Под салютом всех вождей! — Девочка подняла руку в пионерском жесте, потом протянула ладонью вверх. — Дай, дяденька, еще сигаретку.

А пальчики дрожат… да она вся дрожит, в такую-то жару, под тридцать! Наркоманка?.. И вдруг мне передался ее страх, острый, потаенный. Она по привычке передернула плечами, словно стряхивая назойливое насекомое, и засмеялась: