Инна Булгакова - Век кино. Дом с дракончиком

Валентин бежал по тропке между озером и лесной опушкой, надеясь опередить… Уходя с драгоценной своей ношей, он сообразил выключить верхний свет и захлопнуть наружную дверь, но внутри… люк поднят, подвал освещен, из выбитого окна льет ледяной поток… «Дракончик» сразу сбежит и скроется, быть может, навсегда. «Сообщите в органы!» — спохватился старичок доктор на прощание. — «Обязательно!»

Успеется. Шумно подъедут, поднимут хай на все село и спугнут. «Только поэтому я не позвонил?.. — Валентин замедлил шаг, остановился. — Только поэтому?..» И по тошнотворному ощущению мути, поднимающейся из глубины души, осознал: «Я хочу его сам уничтожить!» И услышал скрип подошв по взвизгивающему снегу, разносящийся далеко окрест, поднимающийся ввысь к лунному осколку… И замер за пушистой заснеженной елочкой.

Шаги приближались по шоссе, показался высокий человек в темном долгополом пальто, длинные седые волосы и лицо осветил лунный луч. Знакомое лицо.

Валентин крался по параллельной тропке меж редеющими елками. Догадка подтвердилась, однако удовлетворения не возникало — сковывал психологический шок, попросту, по-житейски: ну кто бы мог подумать?.. Сейчас не думать надо, а исхитриться изъять оружие.

Между тем каменные «дворцы» надвигались, они вошли в нежилое местечко — ни село, ни город. Валентин с самого начала попал в такт скрипящим шагам, а «дракончик» ни разу не оглянулся. Наконец подошли к дому Казанского, тот вошел в калитку, «сыщик», уже не скрываясь, бросился за ним, набросился, скрутил руки — упал и покатился по снегу седой парик, как отрубленная голова, — но противник вывернулся ужом, отскочил к крыльцу.

— А, это вы! — крикнул, вглядываясь, и выхватил из кармана пистолет.

Валентин, в свою очередь, наставил на него газовый, в горячке понадеясь «на авось».

Раздался выстрел, «сыщик» метнулся за ограду. Пауза. Голос — тот самый, искаженный, нечеловеческий:

— Что ж вы не стреляете?

— Нам надо поговорить. Может, договоримся?

— Вряд ли. А поговорить… что ж, можно напоследок. Прошу!

Дверь распахнулась. Валентин прошел по двору под прицелом, на крыльцо (дуло уперлось в спину), в ту комнату, почему-то (машинально) зажег ту свечу от зажигалки. Мрак слегка отступил в углы и каминный зев; изломанные тени «сыщика» и убийцы взметнулись по полу, по стенам, потолку и наконец замерли — каждая в своем уголке.

— Ну, говорите. Я вас слушаю.

— Мне хотелось бы послушать вас.

«Дракончик» поиграл пистолетом Макарова в руке.

— Какое вам, собственно, дело до меня? Вы же человек посторонний, помню вас на бульваре.

— А я вас не заметил, хотя почувствовал ее страх. Она со мной заговорила.

— Я с ними, с подонками, рассчитался.

— Вы убили троих…

— Разве троих?

— Дашу не добили. Рука дрогнула?

— Не помню. Может быть.

— А врага своего помните?

— Говорю же: всех своих врагов я… Вы остались.

— А «дракончик»? Сдается мне, что вы говорили костюмеру про себя самого, Алексей Васильевич.

Он засмеялся, однако карие, почти черные, глаза, напротив, озаренные Классическим светом, не выражали никаких чувств — пустые провалы глазниц.

— Ну, тогда я пошутил. Я еще не знал, на что способен.

— Вы не побоялись прийти на его погребение.

— Я ничего не боюсь, — ответил Алеша высокомерно.

— Марина вас узнала на кладбище.

— Она — предатель.

— Но она не могла сжечь труп, потому что попала в больницу. Кстати, из-за вас.

— После похорон!

— Нет — до. Ее отпустили на похороны мужа. Марина была вашей верной союзницей. Только уже в агонии попыталась сказать, назвать… «…убил Алешу» — послышалось мне, ведь накануне я присутствовал на ваших сороковинах. «Меня убил Алеша», — вот что, должно быть, она пыталась выговорить.

— Да черт с вами со всеми! — Алеша поднял пистолет.

— Я ведь могу опередить вас. — Валентин все надеялся, что в потемках его оружие можно принять за убойное. А парализовать противника не надеялся — у того прямо звериные реакции… Так рационально оправдывал игрок свою иррациональную жажду риска, наслаждение «ходить по краю»: кто кого!

Тот спросил хладнокровно:

— Кто вы такой?

— Игрок. Заинтересовался этим делом из спортивного интереса. Вы обещали рассказать.

— Обещал? — Он взглянул странно — застывший, заторможенный взгляд, и «сыщик» понял, что Алеша, «нищий идеалист», «прекраснодушный провинциал», был явно на грани (или уже перешел грань) душевного раздвоения.