Софья Шапошникова - В погонах и без погон

Кира вернулась домой, но отца с этого дня перестала звать отцом, никак его теперь не называла. И молодую женщину с прозрачными пугливыми глазами не называла никак. Долго и тщетно искала Софья Григорьевна путь к ее сердцу: Кира смотрела волчонком. Утром уходила в школу, из школы возвращалась вместе с Олей к Ивакиным, домой приходила вечером, уже накормленная, и сразу ложилась спать. Она не отвечала на вопросы, и ей перестали задавать их. Как-то Софья Григорьевна пришла в школу, чтобы узнать, как учится Ира (дома ее звали так), а вечером, при Кире, рассказала отцу, что дочка у них- отличница. Всю следующую неделю Кира носила домой двойки, как бы невзначай оставляя дневник с очередной двойкой на столе открытым. Ее не упрекали, с ней совсем не говорили об этом, и Кира снова стала готовить уроки и приносить пятерки, только теперь она не оставляла дневник на столе. Она выросла из своего пальто и платья, но ее невозможно было заставить пойти в магазин, чтобы купить новое: она ничего не хотела принимать от «этой женщины». Когда ей досаждали заботами, Кира говорила родителям, особенно «этой женщине», злые слова.

- Отчего ты бежишь из дома? - спросила ее Софья Григорьевна. - Что здесь не по тебе? Чего тебе не хватает?

- Души…

Софья Григорьевна заплакала и потом долго кашляла и сморкалась, и Кира заткнула уши пальцами, чтобы «эта женщина» не рассчитывала на публику.

Однажды, возвращаясь домой от Оли, Кира услышала из-за двери виноватый голос Софьи Григорьевны.

- Мне тоже очень хочется, Леня, - говорила она мужу. - Но ведь девочка вообразит себя тогда совсем чужой.

- Куда чужее… - ответил отец. - Но может обернуться и иначе: она привяжется к маленькому.

- Она возненавидит его, Леня! - в голосе Софьи Григорьевны слышались слезы. - Не будем к этому возвращаться. Может быть, она еще оттает… Никогда не прощу себе, если она такой вот сушеной воблой…

Кира отскочила от двери. Это она - сушеная вобла? Мама могла на нее накричать, могла ударить, но так - сушеная вобла?.. Она не понимала тогда, но чувствовала: любя, такого не скажешь,

В другой раз она услышала глуховатый голос отца среди ночи.

- Это невозможно, Соня. Нельзя заставить любить. Ради призрачной цели ты отказываешься от собственного ребенка…

У нее есть ребенок! Кира была поражена. У нее есть собственный ребенок, и она, как ее, Кирина, мама, бросила его.

- Возвращайтесь к своему ребенку, - четко сказала утром Кира, отстраняя протянутый ей «этой женщиной» завтрак. - Ничего мне от вас не надо!

Вадим тем временем не забывал о своем обещании, и знакомый парень из милиции, недавний выпускник той же школы, разыскивал Кирину мать.

Был вечер, светло еще, они с Олей делали на террасе уроки, когда подошел Вадим и поманил ее пальцем. Она вышла с ним из дома, и он увел ее в парк, усадил на скамью и дал в руки вскрытый конверт. У нее прыгало сердце и руки не слушались, она никак не могла достать письмо и совсем разорвала конверт. Она сразу поняла, что это письмо матери, мать просит не давать ей, Кире, адреса: «У меня своя жизнь я сын от нового мужа, если объявится Кира, все рухнет».

В милиции Вадиму не советовали показывать письмо Кире. И адреса не советовали давать. Он рассудил иначе.

- Решай, - сказал негромко. - Тебе уже тринадцать…

Кира сидела, опустив голову, письмо подрагивало в ее руке. У нее есть мать и есть брат, но она не нужна им, они боятся ее, знать не хотят о ней. Кира обратила растерянный взгляд на Вадима, словно совета ждала. Он молчал, и она медленно разорвала письмо. И снова подняла глаза на Вадима. Он кивнул согласно и сжал ее руку.

С этого дня Кира совсем замкнулась. Даже Оля часами не могла добиться от нее слова. Только Вадима Кира хотела видеть, только с ним говорить.

Она заперлась в своей комнате, когда он уезжал в Одессу. Она была счастлива, что его не приняли в мореходку. Когда Вадим уходил в армию, она не простилась с ним: убежала за город, на дорогу, и когда машина с новобранцами вынеслась из-за поворота, кинулась к ней, хотела окликнуть Вадима, но спазма сжала горло, а машина промчалась так быстро, что она не увидела Вадима и он, наверное, ее не увидел.

Она была в лагере, когда он приезжал хоронить бабку, и, узнав от Оли, что был Вадим, восприняла это как величайшее в жизни несчастье: не повидались.

Она не писала ему писем, но все его письма в семье Ивакиных читались вслух, и Кира слушала их, покусывая губы, опустив голову, чтобы нечаянно как-то не выдать себя. В ее жизни только и было свету, что Вадим…