Николай Блинов - Анастасiя

— Ну, слава Богу, все поправил, — сказал Матвей, поворачиваясь вместе с креслом.

— И что, уже можно попробовать? — спросил я на всякий случай. Любопытство меня уже разбирало. Стрелу времени прямо при мне поворачивали в обратную сторону.

— Легко, — сказал Матвей. — Вот только уровень сигнала надо уменьшить на всякий случай. Мы вместе пойдем. Выбирай себе героя: монах Досифей, из иосифлян, проповедник, лекарь Алоиз Фрязин, из Милана на царской службе, папский легат Антонио Поссевино, католический священник, посланник римского папы при Московском дворе, отшельник заволжский, старец Зосима, неистовый «нестяжатель» и знаменитый Московский юродивый Геннадий Костромской. Все это исторические персонажи, допущенные к царскому двору.

— Геннадий Костромской, — сказал я. — Юродивый. Он мне как-то по духу ближе будет.

— Ну а я тогда монах Досифей, иосифлянин. Давай, я первый пойду. А ты за мной. Вот вторая система, рядом с первой.

Интересно, какого героя выбрал Леха, наш вечный д′Артаньян, когда бросился в бой? А я почти не сомневался, что он бросился. Я спросил:

— А переодеваться нужно? Как в гримерной?

Матвей ответил:

— Хочешь переодевайся, но это не обязательно. Будешь виртуально переодет. Это мы только вначале считали, что грим и переодевание обязательны. А потом поняли, мозг сам достраивает недостающие детали, уж не знаю как.

— Занимательно, — сказал я. — Спрошу у Лехи. Ложимся, что ли?

— Давай, — скомандовал он. — Не бойся, мы идем только на первый уровень. А их всего четыре.

— А я и не боюсь, — сказал я, укладываясь на стол пациента. — Следственно-розыскные мероприятия начинаются!

— Продолжаются, — поправил Матвей.

Но, если говорить честно, у меня было такое чувство, какое случалось в детском саду, когда нас водили на анализ крови.

Согнувшись в три погибели, я вылез на резное крыльцо, на солнечный белый свет. Его отблески нестерпимо сияли на слюдяных стеклах стрельчатых окон. Снежные шапки лежали на каменных маковках соборных стен. Ярым золотом блистали купола и кресты сорока сороков церквей Москвы белокаменной. Белые вертикальные столбы дымов из сотен труб упирались в ясное голубое небо. Матвей нетерпеливо топтался на ступеньках, дожидаясь меня.

— Ну вот, знакомьтесь, — сказал Матвей. — Стольный град великого княжества Московского, Москва белокаменная. Январь семь тысяч пятьдесят пятый от сотворения мира. По-нашему тысяча пятьсот сорок седьмой от Рождества Христова. Знаменательный день. Сегодня Великого князя Московского Ивана Васильевича венчают на царство.

Соборная площадь перед Успенским собором заполнена была толпой до краев. И даже на заборах, как воробьи, сидели мальчишки в тороченных мехом полушубках и болтали обутыми в валенки ногами. В глаза мне бросились Кремлевские башни, которые все стояли с обрезанными верхушками. Колокольня Ивана Великого торчала только наполовину. Я сообразил, что достроили их позже.

Матвей со своим плотным торсом выглядел вполне пристойно в облике монаха Досифея. Поверх черной рясы на нем ловко сидел овчинный полушубок, перетянутый сыромятным ремешком. На голове торчал монашеский высокий клобук.

Мне пришло в голову, что если бы Александр Дюма задумал писать роман из русской жизни времен Ивана Грозного, то Портос у него должен быть монахом Досифеем, а Арамис — как раз Геннадием Костромским.

Вот только морды у нас обоих были безбородыми. Без волос на лице в те времена ходили на Руси только евнухи.

Рядом с Досифеем я ощутил себя совершенным пугалом. На мне красовались раздолбанные, подшитые кожей валенки с продавленными носами и ватные штаны. Из прорех штанин торчали клочки ваты, холстяная рубаха подпоясана была веревкой, а сверху завершал мой туалет тулуп с разноцветными тряпичными заплатами.

Треух на голове выглядел так, будто его только что драла стая голодных псов.

«Может быть, лучше было стать итальянским лекарем Алоизом Фрязиным, из Милана?» — подумалось мне.

— Ты что, ничего лучше не мог мне подобрать? Я здесь, как шут гороховый, — сказал я Матвею, обидевшись.

— Так ты такой и есть, — сказал Матвей. — Геннадий Костромской. Известный по Москве юродивый. Каждому свой имидж.

Тут мне вспомнилось из ниоткуда, что это именно я, Геннадий Костромской предсказал в прошлом году девушке Анастасии Захарьиной судьбу Московской царицы. Человек из будущего — лучший предсказатель.