Александр Бородыня - Эмблема печали

— Стреляй! — скомандовал кто-то сбоку.

Автомат подпрыгнул в полных руках. Вероятно, предохранитель был уже снят, и выстрелы, прогремевшие в душевой, были все-таки счастливой случайностью. С близкого расстояния пули ударили по все еще скалящимся в проходе лицам.

Ответная очередь, выпущенная падающим бандитом, хлестнула по выключенным лампочкам, по потолку. Граната откатилась куда-то в коридор. Чека не была выдернута, и граната не взорвалась.

Упавший попробовал подняться, но на него выплеснули тазик крутого кипятка. Одновременно голые женские пятки ударили по рукам.

— Этот самый глазастый! — крикнул женский голос. И лежащего на кафеле бандита сразу из трех бутылок полили шампунем, он задохнулся в пене. Попробовал закричать и выдул при этом изо рта огромный розовый пузырь.

— Девки, кто стрелять умеет? — спросила та девушка, что держала автомат.

— Да ты ж только что сама стреляла!

— Я случайно! — она фыркнула сконфуженно. — Кому сказать? Голая с автоматом! — Она подставила голову под бегущую из рассекателя воду и посмотрела опять. — Девки! — сказала она дрогнувшим голосом. — Я чего, убила их, что ли?

— Да уж, похоже, убила!..

— Нет, правда, девки! Убила. — Она отвернулась к стене, уронила автомат и присела возле белой кафельной стены на колени. — Не могу, убила… — Она задыхалась от истерического хохота. — Убила…

В тот момент, когда наверху в душевой раздались выстрелы, обступившие стол бандиты только вытирали губы.

— На счастье! — крикнул низколобый в черном плаще и саданул со всего размаха рюмочкой об пол. Брызнули осколки, отразив яркое солнце, льющееся в окно.

Вытяжка из цветов обыкновенного картофеля, подмешанная в водку, подействовала через полминуты. Как тряпичные куклы, все семеро попадали на посверкивающие осколки рюмок.

— Может, связать их? — спросил кто-то.

— Нет, уже не нужно.

— Погоди, но мы же пили из той же бутылки?

— Закусывать надо! — Жених показал на ладони большую розовую таблетку.

— Ты же говорил, это для снятия похмельных синдромов.

— Да-да, конечно. Только вот забыл им предложить.

Последний бандит в эту минуту ударом ноги выбил замок в квартире Алексея вместе со слабой цепочкой. Ствол автомата поднялся. Лида услышала сухой щелчок, еще один.

«Заело, — мелькнуло в ее голове. — Заело…»

Бандит вошел в комнату. Алексей, не отрываясь от монитора, быстро стучал по клавишам. В увлечении он даже не почувствовал приближения опасности. Лида поискала глазами вокруг, но ни ножа, ни подходящего бронзового бюста ей не попалось. Бандит взял автомат за ствол, коротко размахнулся и ударил железной рукояткой Алексея сзади в затылок. Алексей вздохнул и повалился лицом на клавиатуру.

Через минуту сознание вернулось к нему. С трудом преодолевая тошноту, он привстал и повернулся. Он увидел перед собой вздутое синее лицо бандита. Из разинутых судорожно губ вырывался свистящий стон. Горло его было плотно перехвачено женской косой, из-за черного плеча выглядывало бледное лицо Лиды, стягивающей концы. По носу бандита нервно бил маленький синий бантик.

— Отпусти! — сказал Алексей.

Но Лида еще нажала, хрип прекратился, большие глупые глаза выкатились из орбит, и отпущенное тело тяжело рухнуло под ноги Алексея.

На экране монитора в кабинете Чухонцева вспыхнула предупредительная надпись, и ударом по клавише Максим Афанасьевич перевел машину в другой режим. Марина поднялась из кресла. Она, нервно пощелкав зажигалкой, прикурила сигарету, закашлялась и, ни слова не сказав, хотела уже выйти из кабинета, но Чухонцев остановил ее:

— Марина Владиславовна, мы с вами еще не закончили! — сказал он, довольно улыбаясь и поворачиваясь вместе с креслом.

— Что еще? — спросила Марина.

— Детали! — сказал Чухонцев. — Только детали. Мелочи! Но, как говорится, в мелочах самая соль!

Ощутив сильный прилив ненависти к этому человеку, Марина встала у стола. Встала навытяжку. Потом затушила в пепельнице только что прикуренную сигарету. Ей хотелось ударить в это улыбающееся лицо. Может быть, даже выстрелить. Сбросить на пол и бить каблуками по губам, по глазам, по тонкой аристократической переносице, чтобы кровь пошла. Чухонцев молчал, ему нравилась чужая ярость. Наверное, он испытывал немалое удовольствие, когда другой человек вот так накаляется изнутри и не имеет права взорваться.

— Может быть, потом детали обсудим? — с трудом продавила сквозь зубы Марина.