Владимир Гриньков - Когда умирает ведьма

— Мне д-деньги этой д-девчонки не н-н-нужны! От г-греха под-дальше! И тебе я очень с-серьезно советую: б-брось, б-башку свернут!

— Я сам кому хочешь сверну, — мрачно сообщил частный детектив Пахарь. — Так ты берешь деньги?

— Н-Нет!

— Ну, как знаешь! — озлобился Станислав Сергеевич. — Упрашивать не буду!

Люся была в своей комнате, когда туда, коротко постучав в дверь, вошла Наталья.

— Люда! Я с твоего позволения возьму портреты, — сказала она, и не успела Люся ничего ответить, как Наталья резкими движениями сняла со стены все три портрета: Люсин и ее родителей.

Наталья стремительно направилась к выходу, озадаченная Люся сделала пару шагов вслед ей, но Наталья бросила через плечо:

— Останься в комнате, пожалуйста!

Вышла и прикрыла за собой дверь. Но Люся не осталась в комнате, вышла в гостиную, где за столом сидела с растерянным видом мать Микси, а в кресле у окна устроился Михаил.

Наталья обернулась на звук открывшейся двери, глянула на Люсю с осуждением, но Люся не ушла, осталась стоять, подперев дверной косяк, и Наталья промолчала. Она положила на стол перед матерью Микси портрет Люси, женщина потянулась было к портрету машинально, но руки у нее были мокрые, потому что ее оторвали от мытья посуды, и она спрятала их под стол. Наталья о чем-то резко спросила у нее по-фински. Женщина ответила, и среди прочего там прозвучало имя Микси. Наталья еще спросила, женщина ответила, и опять что-то было сказано про Микси. Тогда рядом с Люсиным портретом Наталья положила два других, и было понятно без пояснений, что все три нарисованы одним и тем же человеком, но Наталья все равно расспрашивала, и снова Люся слышала «Микси, Микси». Наталья добивалась от женщины какого-то ответа, она задавала вопросы напористо и недружелюбно, будто это был допрос, растерянная финка отвечала, явно стараясь угодить Наталье, но получалось у нее, судя по всему, не очень.

Михаил сидел безмолвно и ни во что не вмешивался, но у него было такое мрачное выражение лица, что никаких сомнений не могло оставаться — это допрос.

В конце концов разнервничавшаяся Наталья схватила портреты и трясла ими перед лицом финки, едва ли не в лицо ей этими бумагами тыкала, а финка не смела отстраниться, только побагровела и что-то быстро-быстро тараторила.

— Наталья! — негромко, но с осуждающей интонацией произнесла Люся.

Наталья обернулась, и вдруг обнаружилось, что у нее такое же багровое, как у финки, лицо.

— Да, — сказала Наталья. — Все это нарисовал Микси! Она видела, как сын рисует! Но он никогда не видел этих людей! — она взмахнула портретами. — Он никогда не встречался с твоими родителями! Она голову дает на отсечение, что эти люди никогда здесь не появлялись! Ни раньше, ни теперь! И я тебя очень попрошу, Люся! — ее голос превратился в злой шепот. — Не морочь мне больше голову своими идиотскими историями! Не своди меня с ума!

— Ты не поняла, — сказала Люся мягко, как взрослые люди порой разговаривают с неразумными детьми. — Я не говорила, что Микси видел моих родителей. Конечно же не видел. Но это они знак через него мне дают. Сигнал посылают. Они где-то рядом. Мне мама во сне говорила: «Встретимся». Встреча уже скоро. Недолго ждать осталось.

Майор Пахарь не стал покупать пошлых цветов и шампанского, а пришел к Катерине налегке, справедливо расценив ситуацию как неординарную, где главное будет — убедить словами, а любая бестактность в виде тех же легкомысленных цветов способна вызвать только отторжение, и ничем хорошим это не кончится.

Поднявшись к знакомой двери, он позвонил, вдова открыла, и он с первой секунды понял, что действует верно.

— Вячеслав Сергеевич! Миленький! — выдохнула вдова, бросилась к нему, прижалась. — Как я вас ждала! Ну что ж вы так долго не шли, я уже вся извелась!

— Я же н-не забываю тебя, К-Катя, — бормотал Пахарь, тронутый до слез. — Я п-пришел. Ну что ты! Ну не н-надо!

А она прижималась крепко, и майор расчувствовался. Все он ей сегодня скажет. Надо сказать. Можно сказать. Между ними давно уже существует та незримая связь, о которой двое не говорят до поры, не смеют, не решаются, но оба чувствуют это возникшее между ними неуловимо-эфемерное, и оба старательно это свое знание друг от друга таят.

— Пойдемте, — шептала Катерина, увлекая гостя в квартиру. — Я так вас ждала! Вы не звонили!

Последние слова прозвучали укоряюще.

— Я не решался, — честно признался Пахарь. — Я оказался в т-такой ситуации… Когда д-должен был п-принимать решение… Не т-только за себя… То есть т-только за себя, к-конечно, потому что с-свое решение должен п-принять и второй че-человек…